Но самая большая очередь была не здесь, а поодаль. И тоже – под огромным, впечатляющим плакатом, только на этот раз – не текстовым, а рисованным, жанровым.
В левом нижнем углу этого шедевра изобразительного искусства автор (все тот же художник Мазокур) поместил дряблого, как студень, до омерзения бледного и голого гройлера (по-здешнему – бройлера), который со вселенской завистью смотрел вверх. А там, в верхней части плаката, гордо, с романтическим выражением лица, парил в синем небе стройный петух с перетянутым петлей животом. В петухе этом нетрудно было узнать самого автора плаката – Мазокура, который, правда, в реальной жизни был вовсе не таким уж романтичным.
Что же рекламировал столь высокохудожественный плакат?
Итак, самая большая очередь всегда выстраивалась здесь, возле «Канатной Орбиты» – так кур-щавельцы называли свой излюбленный аттракцион. На противоположных концах площади были вкопаны два высоченных столба, а между ними провисал длинный-предлинный канат. Отстоявший очередь кур-щавелец нетерпеливо взбегал по лестнице на вершину столба, набрасывал себе на пузо петлю-ремень и… катил, повиснув под канатом, раскинув крылья. Впечатление от полета было потрясающим, а главное – для этого не требовалось ровно никаких усилий, не в пример прыгунам с помоста. А уж длина этого полета в подвешенном состоянии, его долгота превышали все мыслимые и немыслимые рекорды храбрецов-прыгунов.
– Просто не куры, а попугаи какие-то, – недовольно проворчал доцент Петел, глядя, как по лестнице на столб карабкается очередной, весьма упитанный петух – тот самый обжора Кочет, что заказал Мазокуру возбуждающий аппетит натюрморт. – Вы помните, коллега Алектор, как появился этот позорный аттракцион? А?
– Помню, помню, – отмахнулся профессор, лишь бы отвязаться от назойливого доцента.
– А то, если вдруг по старости своей забыли, так я расскажу, освежу вам память, – продолжал издеваться над профессором и заодно – над всеми прочими соотечественниками доцент Петел. – Прослышали наши умники в Кур-Щавеле, что в Империи Бройлеров дирижабль построили. Из гудрона. На канате в небесах держится. Вот потому-то и стали у бройлеров этот самый гудрон в немеряных количествах закупать, чтоб, значит, самим такой же дирижабль соорудить.
– Вот как? – непритворно удивился Алектор. – Так вот, оказывается, в чем историческая подоплека всей этой нелепости с закупками гудрона…
– В этом, в этом, уверяю вас, – затряс клювом Петел. – Да только не учли, что у них, у бройлеров – тех-но-ло-гии, а у нас – одна только лохань с пшеном. Ну и свален теперь этот гудрон на задворках города.
Алектор возмутился:
– Вы же позиционируете себя как яростного патриота, курофила! И так превозносите достижения бройлеров, унижая при этом достоинство ваших же сограждан. Вы все-таки опять поменяли ориентацию? Признайтесь.
– Доля самокритики требуется каждому обществу, на каждой стадии его развития, – заученно прокудахтал Петел.
– А, я понял, кто вы, – надменно посмотрел на него Кур-Ратор наук. – Знаете, в нашем лесу есть грибы, грузди называются?
– Отлично знаю. Даже ем иногда отварными с овсяной кашей.
– Вот и славно. А есть еще так называемые подгруздки – они вроде бы и похожи чем-то на настоящие грузди, а клюнешь – совсем вкус другой… Но все равно – какой-то похожий, если вдумчиво въесться.
– Да-да, я, кажется, это подмечал, – покивал гребешком доцент.
– Так вот, Петел, вы – подбройлер. Бройлерный подпевала. Вроде бы вы и в перьях, вроде бы и питаетесь-то по-куриному, но все равно вы – недокур. Недокурок.
Петел почему-то слушал очень внимательно, не пытаясь не перебить, не переубедить оппонента.
– Надо же, вы даже не обижаетесь! – подивился Алектор. – Для простого петуха это просто расчудесное душевное качество. А для окольцовца… Да еще такого беспринципного, как вы… Для вас давно придумана поговорка: его оттоптали, а он отряхнулся и дальше пошел!
Петел, поняв, что профессор высказался до конца, на полном серьезе похлопал ему крыльями.
– Браво, профессор! – безо всякой издевки изрек завзятый кукарекун. – От всей души – рад. Недокур! Недокур! Вы хоть сами-то понимаете, насколько важное понятие сейчас обозначили? Попросил бы подарить мне этот новый термин, да не смею – вы уж сами обличайте этим словом наших феминизированных окольцовцев.
– Брррррр…. – замотал головой ничего не понявший из этой тирады Алектор.
Петел доверительно накрыл его плечо своим свободным от рукописи крылом:
– Вы дрейфуете в правильном направлении, дорогой Алектор. И я теперь понимаю, что могу рассчитывать на вашу осознанную поддержку в редакции «Курям».
– Ну а при чем тут все-таки попугаи? – профессор Алектор почувствовал, что стремительно тупеет.
– А при том, что менталитет у нас вовсе не петушиный, как они говорят в «Ума палате». И даже не куриный. А попу… попугайский, я грамотно выразился? Короче, все-таки спопугайничали. Дирижабль скопировать не получилось, так они хоть канат переняли. С бору по нитке, нищему мозгами – прибытки. А что? Канат, понимаешь. Дешево и сердито. Все по-нашему, по-куриному.
Профессору Алектору противно было слушать молодого да раннего доцента Петела. Ему-то, старику, «Канатная Орбита» жутко нравилась, даже снилось, бывало, как он парит над Площадью Яйца, гордо кукарекая и взмахивая крыльями…