Империя. Цинхай - [200]

Дремота завладела Сандо, уступившему усталости и уже готовому увидеть сны, когда его разбудил стук. Резко сев на кровати, он прислушался и понял, что стучат в дверь квартиры, и настойчиво. Пока он поднялся и выглянул из комнаты, сонный Марк уже открыл, и с площадки полился тонкий голосок Хары:

— Мальчики, у вас не найдётся чего-нибудь выпить? Мы обыскали тихонько все закрома Энди, но там ни глоточка, видимо, из-за беременной госпожи.

— Я даже не знаю… — отстранился Марк. Вернее, его отстранила вошедшая Хара, а за ней шла и Николь. Сандо замер в коридоре. Девушки были умывшимися, без макияжа, в пижамках, позаимствованных у Дами. У каждой в руке было по горевшему косяку. На лицах отображалось начало воздействия дурмана.

— Мы войдём, вы не против? — задним числом спросила Хара, куря травку и осматриваясь. Из-за спины Сандо высунулся Тэкён, успевший когда-то тоже лечь. Видимо Сандо всё-таки заснул на какое-то время.

— О, девчонки! — обрадованно вышел им навстречу охранник в одних трусах. Его бесхитростный интерес остановился на уровне декольте обеих.

— У вас есть спиртное? — обратился к нему Марк, непьющий и некурящий, как и Сандо, парень.

— Для девчонок всегда найдём. Виски? — спросил он. Хара, томно проведя по Тэкёну взглядом и выдохнув дым ему в лицо, с придыханием шепнула:

— Идеально.

Сандо не мог оставаться в спальне, когда Николь припёрлась в мужское логово, накуренная и ещё до конца не трезвая. Марк ушёл спать дальше, но подтянулись другие синеозёрные, обрадованные таким ночным гостьям. Только Сандо им был не рад и, вопреки логике, не уходил от их общества. Кухня была тесной, стула было всего четыре вокруг стола, на три сели мужчины, на четвёртый — Хара. Наёмник скрестил руки на груди в проходе, не зная, присоединяться к компании или нет, когда Николь примостила свою пятую точку на колено Тэкёна. Сандо вспыхнул. Ему не хотелось ругаться и драться с напарником, портить отношения с драконами сейчас ни к чему, они же как будто бы заодно.

— Николь… — позвал он, но та опять залепила воском уши по отношению к нему. — Николь! Функция «игнор» активизирована?

— Тебе наливать? — добродушно спросил у него Тэкён, блаженствующий, что именно на его колено приземлилась одна из девиц.

— Нет, — отрезал Сандо и, подумав, добавил: — Можно мне вот эту девочку забрать?

— Вот так просто? — с появившимся в голосе недовольством сказал Тэкён.

— Она моя, — не сдерживая больше того, что чувствовал, бросил золотой. Николь обернулась к нему через плечо:

— Я больше не твоя! Ты бросил меня! Ты оставил меня и отпустил!

— Николь… — попытался остановить её Сандо, но она уже подскочила с колена дракона.

— Что? Что ещё ты скажешь?! Разве я не права?! Разве ты не отказался от меня?! — Хара произнесла «о-оу», и отпила виски, улыбнувшись Тэкёну, намекая, чтобы тот и думать забыл в том направлении. А Николь уже было не вернуть в спокойное состояние, она расходилась и принималась скандалить: — Что теперь ты хочешь? Я ненавижу тебя! Ненавижу! Ты спал с Эмбер! Ты спал с Эмбер! Как ты мог? Как?! — кричала она, закипев и заливаясь слезами.

— Извините, — обратился Сандо к присутствующим. — Я всё-таки её заберу.

Подхватив девушку, он утащил её в их с Тэкёном спальню, закрыл за ними дверь, включив прикроватные бра.

— Я ненавижу тебя, ненавижу! — лупила его, пинала ногами, отбивалась Николь, пока Сандо обнимал её и привлекал к себе, стискивал в руках и потихоньку начинал целовать, от макушки, от растрепавшихся волос и к щекам, к сыплющим ядом безостановочно губам. — Ненавижу! Уйди от меня! Трахай Эмбер! Трахай! Ты спал с ней ещё при мне, да? У вас была интрижка? Ты изменял мне! Изменил! Я ненавижу тебя! Ты мне противен! Противен!

— Что же ты здесь делаешь? — шепнул ей на ухо Сандо, заведя за него волосы и поцеловав в середину, потом тронул зубами мочку уха. Николь вздрогнула.

— Я делаю, что хочу и где угодно!

— Не самое подходящее время ты для этого выбрала, Синьцзян и Цинхай уже не дружат, ты не заметила?

— Мне плевать на дела отца! Плевать на Энди! И на тебя плевать! — Мужчина снял с неё кружевную маечку, сомкнув ей руки, чтобы она не сопротивлялась и не порвала одолженную у Дами вещь. Теперь Николь до пояса стояла обнажённая, как и он, но продолжала задыхаться от гнева и слёз, брыкаясь. — Я не прощу тебя, никогда не прощу! Я думала… я верила…

— Разве я не предупреждал? Разве я не говорил тебе прямо, чтобы ты ни на что не надеялась? — взял её за подбородок Сандо и посмотрел в глаза. — Ты сама погрузила себя в иллюзии и самообман, я всегда честно говорил о намерениях.

Она смотрела ему в глаза, не в силах отвернуться, потому что мешала его рука, и потому что сердце её навек было приковано к этому взгляду, строгому, властному и сгибающему её волю, но всё-таки очень тёплому. Такого тепла для себя она никогда и нигде не находила. Что бы ни делал Сандо, она всегда знала, что он не причинит ей вреда, не ударит, не сделает больно, разве что морально. Она не знала, что он думает о ней и какие у него планы на будущее, и есть ли они вообще, но почему-то рядом с ним ей делалось очень хорошо и надёжно.