Империя Ч - [44]
“Ханка. Женское имя.”
“Все на свете для мужчины — женское имя. Любимое имя. Кто-то любил женщину и назвал ее именем озеро.”
Ты беспомощно глядел на меня, и тут из-за голой, обдерганной ветрами лиственницы вышла раскосая, сильно загорелая женщина. Она была в мужских кожаных штанах; ружье висело на ремне у нее за плечами. Она глядела на нас внимательно и насмешливо. Она знала все про нас, а мы про нее — ничего.
“Яоцинь, — сказала она, и ветер донес к нам ее звенящий голос. Она ткнула себя кулаком в грудь. — Яоцинь!”
Вот тебе и женское имя. Ты попытался улыбнуться, но улыбка не вышла у тебя. Я переводила взгляд с нее на тебя, с тебя на нее. Она быстро сняла с плеча ружье, покачала на ремне, как бы раздумывая, и вдруг, размахнувшись, бросила тебе.
Ты поймал подарок и сжал в кулаке так, что пальцы посинели. И я заметила, что ты оброс бородой, а глаза твои горят, как у дикого лесного зверя, у волка, у тигра.
“Подстрели кобчика, она тоже вкусный, ежели изжари, — сказала женщина, безжалостно ломая наш язык. — Повези — подстрели большой медведя. Многа мяса изжари, многа. Можна вяли, можна жари, можна вари в котла. Не умри нынче”.
“Не умри нынче”, - как завороженный, повторил ты вслед за Яоцинь, смотря ей в рот, как ребенок смотрит в рот учителю, запоминая его слова на всю жизнь, и по моей спине пошел холод, а по груди потекли горячие ручьи предательского пота. По ложбинке между грудей потек мой горячий, жалкий страх — за тебя, за нашу жизнь, что плясала меж узких глаз на мушке бывалого ружья, бьющего в цель без промаха. Она не промахнется, тоскливо думала я.
И она не промахнулась.
Она была опытная, знаменитая охотница в здешних дремучих местах.
Мы шли все вместе по грязной проселочной дороге. Мы переходили зимние ледяные речки вброд — мосты были снесены еще прошлогодними паводками, а навести новые ни китайцы, ни гольды не сумели. Мы видели, как тропу переходили полчища черных муравьев, и я визжала, вспрыгивала на пень, подбирала, подобно одноногой цапле на болоте, ногу под колено. Ты подстрелил маньчжурского зайца, и мы его изжарили на костре, и съели все втроем, облизываясь, причмокивая, похваливая, даром что без соли. Правда, соль у охотницы хитро и жадно таилась в торбочке, на груди, рядом с кожаным мешочком, где перекатывались, нежно перезванивали камешки. “Нефрит, — равнодушно сказала Яоцинь и пожала плечами, когда я коснулась пальцами мешочка. — Счастливая для жена камня. Эта камня носить с собой всегда — большая счастия ждет на охоте”.
И я впервые увидела ее зубы в улыбке — крупные, ровные, белоснежные, ведь она ела сырое мясо, сырую рыбу, оленину, строганину, медвежатину.
“Такая счастия буди — изюбря убивай!”
И улыбка исчезла так же внезапно, как и появилась на скуластом, немыслимо раскосом лице, словно выточенном из куска темнокоричневой, с золотыми бликами, нежной яшмы.
Облака на небе закручивались в белые кудри. Мы набрели на лесную кумирню. Около каменных плит горел огонь. Человек, разжегший костер, видать, отдыхал и грелся здесь недавно — угли еще не успели дотлеть. Яоцинь опустилась на колени и благоговейно коснулась загорелой рукой маленькой красной тряпки, болтавшейся на низовом ветру. Сверху вниз по тряпке летели, чернеясь на красном — черной жутковатой вязью, иероглифы.
“Сан-лин-чжи-чжу, — размеренно, качаясь из стороны в сторону, прочитала надпись Яоцинь. — Владыке гора и тайга”.
Ты побледнел. Ты нашел слепой рукой и сжал мое плечо. Ты не отрывал глаз от лесной женщины, впервые сказавшей тебе о тигре.
И только я, я одна, знала, кто она была такая, и что будет с нами со всеми завтра, и что будет далеко потом.
Ты убил медведя, огромного, большого медведя, как и предрекала счастливо Яоцинь, даря тебе свое ружье, и вы с ней выделали его шкуру, и Яоцинь сама, ловко орудуя иголкой — иглы и суровые нитки были спрятаны у нее за пазухой, заткнуты за отворот мужской кожаной куртки, — и острым, похожим на рыбу горбушу охотничьим ножом, сшила мне и тебе хорошую, теплую зимнюю одежду, неуклюжую и единственно верную в жестоких краях. В сравненьи с Ямато здесь было куда холодней. Здесь мороз свирепствовал, а там — нежно перебирал струны сямисена. О если б видела меня жирная Кудами-сан в нелепой медвежьей кацавейке — один рукав короче, другой длиннее, а запах зверя, кровавый и мясной, видно, так и не выветрится никогда!
Мы забредали в поселенья; мы постучались к староверам. Люди по-прежнему видели одну Яоцинь и говорили с ней, смотрели мимо нас, сквозь. Мы уже привыкли. На стол ставились крынки с топленым в печи молоком, варенные вкрутую яйца, хлеб, мед, забытая нами соль. Мы расколупывали яйца и макали их в солонку, дрожа от вожделенья. Ели. Втягивали слюни. Как давно мы не ели человечьей еды. Яоцинь, прищурясь, насмешливо глядела на нас. Я знала, что под староверским дубовым столом она больно наступает тебе на ногу, и ты чуть не давишься диковинным рыжим хлебом.
Староверы крестились, провожая нас до дверей, глядя только на Яоцинь.
А она глядела лишь на тебя, ясно давая мне понять — я лишняя; я тут уже ни к чему, и горе мне будет, если я не пойму того, что должна не только понять, но и сделать.
В танце можно станцевать жизнь.Особенно если танцовщица — пламенная испанка.У ног Марии Виторес весь мир. Иван Метелица, ее партнер, без ума от нее.Но у жизни, как и у славы, есть темная сторона.В блистательный танец Двоих, как вихрь, врывается Третий — наемный убийца, который покорил сердце современной Кармен.А за ними, ослепленными друг другом, стоит Тот, кто считает себя хозяином их судеб.Загадочная смерть Марии в последней в ее жизни сарабанде ярка, как брошенная на сцену ослепительно-красная роза.Кто узнает тайну красавицы испанки? О чем ее последний трагический танец сказал публике, людям — без слов? Язык танца непереводим, его магия непобедима…Слепяще-яркий, вызывающе-дерзкий текст, в котором сочетается несочетаемое — жесткий экшн и пронзительная лирика, народный испанский колорит и кадры современной, опасно-непредсказуемой Москвы, стремительная смена городов, столиц, аэропортов — и почти священный, на грани жизни и смерти, Эрос; но главное здесь — стихия народного испанского стиля фламенко, стихия страстного, как безоглядная любовь, ТАНЦА, основного символа знака книги — римейка бессмертного сюжета «Кармен».
Что это — странная игрушка, магический талисман, тайное оружие?Таинственный железный цветок — это все, что осталось у молоденькой дешевой московской проститутки Аллы Сычевой в память о прекрасной и страшной ночи с суперпопулярной эстрадной дивой Любой Башкирцевой.В ту ночь Люба, давно потерявшая счет любовникам и любовницам, подобрала Аллочку в привокзальном ресторане «Парадиз», накормила и привезла к себе, в роскошную квартиру в Раменском. И, натешившись девочкой, уснула, чтобы не проснуться уже никогда.
Русские в Париже 1920–1930-х годов. Мачеха-чужбина. Поденные работы. Тоска по родине — может, уже никогда не придется ее увидеть. И — великая поэзия, бессмертная музыка. Истории любви, огненными печатями оттиснутые на летописном пергаменте века. Художники и политики. Генералы, ставшие таксистами. Княгини, ставшие модистками. А с востока тучей надвигается Вторая мировая война. Роман Елены Крюковой о русской эмиграции во Франции одновременно символичен и реалистичен. За вымышленными именами угадывается подлинность судеб.
Ром – русский юноша, выросший без родителей. Фелисидад – дочка прекрасной колдуньи. Любовь Рома и Фелисидад, вспыхнувшая на фоне пейзажей современной Латинской Америки, обречена стать роковой. Чувства могут преодолеть даже смерть, но им не под силу справиться с различием культур и национальностей…
Война глазами детей. Так можно определить объемное пространство нового романа Елены Крюковой, где через призму детских судеб просматриваются трагедии, ошибки, отчаяние, вражда, победы и боль взрослого мира. "Беллона" - полотно рембрандтовских светотеней, контрастное, эмоционально плотное. Его можно было бы сопоставить с "Капричос" Гойи, если бы не узнаваемо русская широта в изображении батальных сцен и пронзительность лирических, интимных эпизодов. Взрослые и дети - сюжетное и образное "коромысло" книги.
Джемма. Впервые я увидела Калеба, когда мне было двенадцать. Во мне тут же вспыхнула детская влюбленность, которая с годами переросла в юношескую. «Разве может детская любовь длиться несколько лет?» – спросите вы. «Может!» – с уверенностью отвечу я и докажу вам это своим примером. Калеб. Я не должен был влюбляться в младшую сестренку своего лучшего друга. Она была под запретом. Господи, да она была ребенком, когда я впервые ее встретил! Но девочка выросла и превратилась в прекрасную девушку, занявшую все мои мысли и сны.
Фрида получает необычное наследство после кончины бабули — должность ректора в Академии ведьм и колдунов. Когда-то Фрида была грозой академии и устраивала неприятности всем, кто окажется в радиусе поражения. Она и сама бы рада избавиться от наследства, да нельзя. Откажется — навсегда лишится магии. А в Академии сущее веселье. Педагог по зельям — первая любовь, колдун, который вытер о Фриду ноги. Попечитель и главный ревизор — бывший муж. А красавчик заместитель явно мечтает о должности Фриды и сделает всё, чтобы сжить нового ректора со свету.
Ольга Арнольд — современная российская писательница, психолог. Ее книга рассказывает о наполненном приключениями лете в дельфинарии на берегу Черного моря. Опасности, страстная любовь и верная дружба… Все было в тот год для работавших в дельфинарии особенным.
Бойтесь своих желаний, ибо они могут сбыться! Когда богач, красавец и мечта всех девушек Гоша Барковский предложил ничем не примечательной студентке Рите Тарасовой стать его подругой, ей следовало бежать от него со всех ног. Тогда она не поехала бы на дачу Барковских, не стала бы жертвой преступления, совершенного отцом Гоши, не потеряла бы счастье, семью и сам смысл существования… Монстры Барковские превратили жизнь девушки в череду сплошных бед – персональный фильм ужасов, и ей надо любой ценой остановить его…
Его ледяные глаза пленили моё сердце. А один танец переплел наши судьбы. Бал дебютантов должен был стать для меня дорогой к признанию, а стал тернистой и опасной тропинкой к мужчине, в чьих глазах лёд сменяется пламенем. Но как пройти этот путь, сохранить любовь и не потерять себя, когда между нами преграды длиною в жизнь?
Лина Томашевская приезжает на отдых в санаторий имени Ленина и словно попадает на машине времени в прошлое. Вскоре она становится свидетелем странной смерти московского журналиста и начинает понимать, что это тихое, на первый взгляд, место хранит страшные тайны. В девяностые здесь работала подпольная сауна «Черная роза», в которой бесследно исчезали юные девушки.Лина и ее верный приятель Башмачков начинают опасное расследование, нити которого тянутся в столицу.Все герои книги вымышленные, все совпадения случайны.Содержит нецензурную брань.