Империи. Логика господства над миром. От Древнего Рима до США - [52]

Далеко не всех империй касается подобная масштабная космологически-религиозная модель самосакрализации. В случае Рима она, как уже говорилось, была упрочена за счет исторических спекуляций на тему Востока. Получив христианство в качестве государственной религии, некоторые сакральные компоненты этой имперской миссии пришлось оставить в прошлом, ведь уже Августин проводил различие между «градом земным» и «градом Божиим» (civitas terrena — civitas Dei). Сколь прочным, однако, оставалось представление о сакральности империи, проявилось в XI столетии, когда штауфеновская[88] канцелярия провозгласила sacrum imperium, что перешло затем в название Священной Римской империи (германской нации)23. Эта формула основывалась на святости империи при ее всемирно-исторической роли катехона (то есть «держателя, спасителя») от конца света, который неизбежно наступит, если империя погибнет24.

Для испанской мировой империи военная форма Контрреформации могла стать ее имперской миссией, и она вовсе не была спровоцирована Реформацией как таковой. Корни ее видны в Реконкисте, в ходе которой испанцы шаг за шагом отвоевали у мавров захваченные ими земли на Пиренейском полуострове. Но дух Реконкисты проявился не только в позднейшей Конкисте — завоевании Нового Света, — но и также в изгнании евреев и мавров из Испании. Враждебное отношение к евреям, инквизиция и преследование протестантов в Нидерландах превратились в имперскую миссию Испании, которая к концу XVI столетия уже обладала менталитетом осажденной крепости. Характерным для этого оборонительного варианта имперской миссии является представление о распространившемся на весь свет протестантском заговоре, который имеет целью свержение Испанской империи. Наиболее сильное отражение в христианско-католической формулировке имперской миссии Испании нашла, однако, идея, что «дикари» в Новом Свете должны быть обращены в христианскую веру. На этом и основывалась динамика испанской экспансии на широких просторах Центральной и Южной Америки25.

Вполне логично рассматривать Османскую империю как исламский антипод Испании; при этом, однако, можно недооценить ее религиозно-политическую либеральность, которая резко контрастировала с насаждением католичества во владениях испанцев с помощью инквизиции. Османская империя была пестрым ковром общин (миллет) с выстроенной иерархией отношений зависимости, куда входили еврейские и христианские общины со своей особой организацией. В имеющейся литературе идет ожесточенный спор о том, можно ли полагать многоконфессиональность важным компонентом османского самосознания или же империя после завоевания к началу XVI столетия арабских территорий[89] стала считать себя исламской мировой империей, миссия которой заключается в защите от неверных26. В продолжение уже изложенных выше размышлений о различных перифериях великих держав можно было бы скорее говорить о том, что тюркские народы, которые когда-то создали Османскую империю и не располагали ни компетентностью организовать ее, ни какой-либо миссией, на пространстве своей экспансии наткнулись на два конкурирующих имперских проекта, которые они на скорую руку и попытались связать между собой: с одной стороны, это был арабско-исламский проект, для каждого проводника которого образом действий было распространение ислама огнем и мечом, а основным долгом, как и прежде, оставалось формирование великой и именно исламской империи27; с другой — скорее консервативная практика Византийской империи, которая во многом была перенята османами для того, чтобы поставить завоеванные территории под прочный контроль28.

На этом основании в конце концов дошло даже до частичного союза османов с православной церковью, направленного прежде всего против «латинствующего» христианства и претензий на супрематию римского папы. На европейской территории, на Балканах, Османская империя поэтому порой выступала в качестве защитника христианских общин и групп, независимость и самоуправление которых могло быть обеспечено только в империи османов. Это приводило к тому, что в составе турецких войск воевали и многочисленные христиане. Естественно, из этого имперскую миссию не составишь. Цена, которую османам пришлось заплатить за идеологическую двойственность своей империи, состояла в уязвимости имперской миссии, которая так никогда и не стала фактором власти, сравнимым с миссиями других империй. То, что Османская империя после начала своего заката так и не смогла вступить в новый имперский цикл, было также следствием ее слабо оформленной имперской идеи.

И опять-таки еще более сильную религиозную окраску получила имперская миссия царской России: в то время как Османская империя вступила в организационное наследие

Византии, Россия переняла ее миссию защитника Православной церкви. У истоков этой преемственности стояло заключение в 1472 г. брака между Иваном III и Софьей Палеолог, племянницей последнего византийского императора, а эта связь очень быстро стала восприниматься как отсылка также и к Римской империи. В письмах монаха Филофея из Пскова легитимность передачи миссии была переработана в идею Третьего Рима29. Войны со степными кочевниками-та- тарами были интерпретированы как защита христиан от их врагов, что поставило экспансионистскую политику царей в рамки римско-византийской традиции еще и с политикопрактической точки зрения. Московский собор Василия Блаженного, построенный при Иване IV, был архитектурным воплощением имперской миссии и ее успешности30. Тот факт, что имперская миссия, конечно, не полностью определяла историю империи, а могла рассматриваться реформаторами как блокирующая модернизацию, доказывает политика Петра I, заменившего обращенную преимущественно на Восток миссию России ориентацией на уровень развития западных соседей.