Император Павел I. Жизнь и царствование - [70]

Для отвращения таковой гибели, Государь должен знать во всей точности все права Своего Величества, дабы, первое, содержать их у своих подданных в почтении, и второе, что б Самому не преступить пределов, ознаменованных Его правам самодержавнейшею всех на свете властью, а именно властью здравого рассудка. До первого достигает Государь правотою, до второго кротостью.

Правота и кротость суть лучи Божественного Света, возвещающие людям, что правящая ими власть поставлена от Бога и что достойна она благоговейного их повиновения: следственно всякая власть, не ознаменованная божественными качествами правоты и кротости, но производящая обиды, насильства, тиранства, есть власть не от Бога, но от людей, коих несчастья времен попустили уступая силе унизить человеческое свое достоинство. В таком гибельном положении нация, буде находит средства разорвать свои оковы тем же правом, каким на нее наложены, весьма умно делает, есть ли разрывает. Тут дело ясное. Или она теперь в праве возвратить свою свободу, или никто не был в праве отнимать у ней свободы. Кто не знает, что все человеческие общества основаны на взаимных добровольных обязательствах, кои разрушаются так скоро, как их наблюдать перестают. — Обязательства между Государем и подданными суть равным образом добровольные; ибо не было еще в свете Нации, которая насильно принудила бы кого стать Ее Государем; и есть ли она без Государя существовать может, а без нее Государь не может, то очевидно, что первобытная власть была в ее руках, и что при установлении Государя не о том дело было, чем он нацию пожалует, а какою она Его облекает. Возможно ль же, что б нация добровольно постановила сама закон, разрешающий Государя делать неправосудие безотчетно.

Не стократно ль для нее лучше не иметь никаких законов, нежели иметь такой, который дает право Государю делать всякие насильства? а потому и должен Он быть всегда наполнен сею великою истинною, что Он установлен для Государства, и что собственное Его благо от счастия Его подданных долженствует быть неразлучно.

Рассматривая отношении Государя к подданным, первый вопрос представляется разуму, что ж есть Государь? Душа правимого Им общества. Слаба душа, есть ли не умеет управлять прихотливыми стремлениями тела. Несчастно тело, над коим властвует душа безрассудная, которая чувствам, своим истинным министрам, или вовсе вверяется, или ни в чем не доверяет. Положась на них беспечно принимает кучу за гору, планету за точку: но буде призирает она их служение, буде возмечтает о себе столько, что захочет сама зажмурясь видеть и заткнув уши слышать, какой правильной разрешимости тогда ожидать от нее можно, и в какие напасти она сама себя не завлекает!

Государь, душа политического тела, равной судьбине подвергается. Отверзает ли Он слух свой на всякое внушение, отвращает ли оный от всяких представлений, уже истинна Его не просвещает: Но есть ли Он Сам и не признает верховной ее власти над Собою, тогда все отношения Его к Государству в источниках своих развращаются: пойдут различии между Его благом и Государственным; тотчас поселяется к Нему ненависть; скоро Сам Он начинает бояться тех, которые его боятся, словом: вся власть Его становится беззаконная; ибо не может быть законна власть, которая ставит себя выше всех законов естественного правосудия.

Просвещенный ум в Государе, представляет Ему сие заключение без сомнения во всей ясности, но Просвещенный Государь есть тем не больше человек. Он как человек родится, как человек умирает и в течении своей жизни как человек погрешает: а потому и должно рассмотреть, какое есть свойство человеческого просвещения. Между первобытным его состоянием в естественной его дикости и между истинного просвещения расстояние толь велико, как от неизмеримой пропасти до верху горы высочайшей. Для восхождения на гору потребно человеку пространство целой жизни: но взошед на нее, есть ли позволит он себе шагнуть чрез черту, разделяющую гору от пропасти, уже ни что не останавливает его падения, и он погружается опять в первобытное свое невежество. На самом пороге сея страшные пропасти стоит просвещенный Государь. Стражи, не допускающие Его падение, суть Правота и Кротость. В тотчас, как Он из рук их Себя исторгает погибель Его совершается, меркнет свет душевных очей Его, и летя стремглав в бездну, вопиет Он вне ума: «все мое, я все, все ничто».

Державшийся Правоты и Кротости Просвещенный Государь не поколеблется ни когда в истинном Своем Величестве; ибо свойство правоты таково, что самое Ее ни какие предубеждения, ни дружба, ни склонности, ни самое сострадание поколебать не могут. Сильный и не мощный, великий и малый, богатый и убогий, все на одной чреде стоят;— Добрый Государь добр для всех, и все уважения Его относятся не к частным выгодам, но к общей пользе. Сострадание производится в душе Его не жалобным лицом обманывающего Его корыстолюбца, но истиною несчастных, которых Он не видит и которых жалобы часто к нему не допускаются. При всякой милости, оказуемой вельможе, должен Он весь Свой народ иметь пред глазами. Он должен знать, что Государственным награждается одна заслуга Государству, что неповинно оно платить за угождения Его собственным страстям, и что всякой налог, взыскуемый не ради пользы Государства, есть грабеж в существе своем и форме. Он должен знать, что нация, жертвуя частью естественной своей вольности, вручила свое благо Его попечению, Его правосудию, Его достоинству; что Он отвечает за поведение тех, кому вручает дел правление, и что следственно их преступления Им терпимые, становятся Его преступлениями. Тщетно Государь помыслил бы оправдаться тем, что Сам Он пред Отечеством невинен и что тем весь долг Свой пред ним исполняет. Нет, невинность Его есть платеж долгу, коим Он Сам Себе должен: но Государству все еще должником. Он повинен отвечать ему не только за дурно, которое сделал, но и за добро, которого не сделал. Всякое попущение — Его вина; всякая жестокость — Его вина; ибо Он должен знать, что послабление пороку есть одобрение злодеяниям, и что с другой стороны наистрожайшее правосудие над слабостями людскими есть наивеличайшая человечеству обида. К несчастью подданных, приходит иногда на Государя такая полоса, что Он ни о чем больше не думает как о том, что Он Государь; иногда ни о чем больше, как о том, что Он человек. В первом случае обыкновенно походит Он в делах своих на худого человека, во-втором бывает неминуемо худым Государем. Чтоб избегнуть сих обеих крайностей, Государь не на один миг не должен забывать ни того, что Он человек, ни того, что Он Государь. Тогда бывает Он достоин имени Премудрого. Тогда во всех своих деяниях вмещает суд и милость. Ничто за черту свою не преступает. Кто поведением своим возмущает общую безопасность, предается всей строгости законов. Кто поведением своим бесчестит самого себя, наказывается Его презрением. Кто не рачит о должности, теряет свое место. Словом, Государь, правоту наблюдающий, исправляет всечастно пороки, являя им грозное чело, и утверждает добродетель, призывая ее к почестям.