Император Павел I. Жизнь и царствование - [58]

Окружавшие императора люди были почти те же, которые находились возле него в Гатчине в 1793 году и из которых самый честный, по выражению Растопчина, заслуживал быть колесованным без суда. Но на этот раз возле Павла не было уже Нелидовой, умевшей сдерживать порывы его раздражительности, вносить успокоение в его душу, и, потеряв равновесие, Павел Петрович не терпел противоречия, руководился не столько обдуманными мыслями, сколько мимолетными чувствами и впечатлениями, предаваясь крайностям и в гневе, и в милости. Безбородко умер еще в апреле 1799 г. Поэтому, в конце концов, возле Павла остались в фаворе только те люди, которые, в личных своих интересах, могли и хотели только применяться к слабостям монарха, имея целью лишь пользоваться его милостями, а вовсе не заботиться о благе государя и империи. Достаточно сказать главным доверенным лицом сделался Кутайсов, возведенный в графское достоинство и пожалованный обер-шталмейстером и александровским кавалером. По чувствам и привычке он действительно был предан государю, но весь мелкий его ум изощрялся в придворных интригах и направлен был к своекорыстным целям. Исполняя в течение всей своей жизни должность императорского брадобрея, он не вмешивался да, по своему развитию, и не мог вмешиваться в государственные дела, но, зная, как никто, характер государя, косвенно имел на них громадное влияние, умея внушать ему известное настроение и определять его отношения к людям, не стесняясь даже клеветою. Когда обнаруживалась невинность оклеветанного, Навел собственноручно наказывал иногда Кутайсова палкою, грозил прогнать его, но, ценя его преданность, в конце концов оставлял при себе. Благодаря поддержке Кутайсова, пользовались доверием Павла граф Растопчин и граф Пален, — оба ближайшие сотрудники императора. Растопчин, сделавшись графом и первым членом иностранной коллегии, и в новом своем значении остался «сумасшедшим Федькой», как обыкновенно называла его императрица Екатерина. Несомненно, что он тоже предан был своему «благодетелю», любил свое отечество, отличался развитым образованным умом, но эти его достоинства соединялись с пронырливостью, самохвальством и наглостью; бросалась в глаза надменность его к низшим, даже к иностранным послам, которых он не допускал к себе для личных объяснений по делам службы, предоставив это вице-канцлеру, графу Панину; но в то же время он ухаживал за Кутайсовым. «В течение 2-х лет», писал впоследствии Растопчин, «я почитал Кутайсова человеком честным и привязанным к государю, как и я, чувствомь благодарности. С ним мне можно было говорить о его неровностях, переменчивости, причудах, изобличавших в нем иногда умоизступление, иногда бешенство. Мы оба искренно любили государя: я — по чувству чести, он же — постоянно оставаясь слугою. Заметив, что Кутайсов сделался слишком развязен и неразборчив, убедившись, что у него нет других побуждений, кроме соблюдения во всем личной выгоды, я не только разошелся с ним, но перестал посещать его и подходить к нему. И я один так делал».

Нельзя допустить, чтобы Растопин не знал раньше, что за человек был Кутайсов, но, очевидно, он совершенно не догадывался сначала, что ссора его с Кутайсовым была подготовлена искусною рукою третьяго императорского любимца; петербургского военного губернатора, барона Палена, пожалованного Павлом в графы и Андреевские кавалеры. Это был честолюбивый, энергический и даровитый генерал, умевший приобрести доверие государя необычайною исполнительностию и усердием к службе. Его открытое, добродушное лицо невольно располагало к нему каждого; на самом же деле, никто не превосходил его в хладнокровии, в уменьи скрывать свои истинные чувства и мысли и в рассчитанной жестокости. Из всех ближайших к государю лиц он один имел ясныя, определенные цели и лишь он один способен был идти к ним медленно, осторожно, но с неуклонною твердостию и последовательностию. Обворожив государя своею кажущеюся преданностию его особе и усердием к службе, осыпанный его милостями, Пален никогда не забывал упрека в «подлости», который сделан был ему Павлом в начале его царствования, надеялся сыграть в будущем крупную историческую роль, — и с умыслом, систематически, приводил в исполнение все жестокия и необдуманные распоряжения императора, даже преувеличивая их значение. Пален знал, по какому скользкому пути идет он, при мнительности и подозрительности государя, но у него не было врагов; напротив все, даже императрица Мария, предубежденная против всех новых фаворитов своего супруга, считали Палена образцом рыцарства и прямодушия. Графиня Дивен, воспитательница великих княжен и подруга жены Палена, еще более утверждала ее в этом мнении. От возможных случайностей Палена спасала дружба с Кутайсовым, а чтобы упрочить за собою будущее, он вступил в тесную связь с двором великого князя Александра Павловича. Желая иметь всегда точныя, и верныя сведения о жизни наследника и его супруги, Павел Петрович назначил в 1799 г. графиню Пален гофмейстериной двора великой княгини Елисаветы Алексеевны. В первое время Елисавета Алексеевна чуждалась графини Пален, чопорной и скучной немки, не без основания видя в ней приставницу, но постепенно графиня сумела победить это предубеждение. Впрочем, отношения императора к Елисавете Алексеевне, испортившияся в 1799 году, изменились к лучшему, когда умерла у нее дочь, великая княжна Мария Александровна. Император по-видимому был очень огорчен этой смертью и испуган впечатлением, которое она произвела на Елисавету Алексеевну: она почти не плакала, что очень обеспокоило Павла Петровича.