Император Павел I. Жизнь и царствование - [16]

Путешествие великокняжеской четы продолжалось год и два месяца. Павел Петрович и Мария Феодоровна, под именем графа и графини Северных, посетили Австрию, Италию, Францию, Нидерланды, Швейцарию и южную Германию. Великий князь лично не придавал политического значения своей поездке, замечая иронически, что «ему, по его званию, не полагается знать в этом толк и что он только предоставляет себе право посмеяться при случае». Между тем его повсюду встречали как сына и наследника Екатерины, заискивая его расположения и внимания и отдавая ему все почести, какие только допускало его инкогнито: таким образом лишь за границей Павел Петрович воспользовался преимуществом своего сана, в котором ему часто отказывали на родине. В Вишневце, проездом его через Польшу, приветствовал его польский король Станислав Август. Иосиф II встретил высоких своих гостей в Троппау и сопровождал их до Вены, куда они приехали 10 ноября. Пребывание их в Вене продолжалось шесть недель, как желала того императрица. Прием оказанный великокняжской чете Иосифом был роскошный и крайне любезный. «Мы, — писал Павел Петрович Сакену — употребляем все усилия, чтобы доказать свою признательность, но зато у нас нет ни минуты свободной, все наше время занято или удовлетворением требований вежливости или стараниями нашими ознакомиться со всем, что есть здесь интересного и замечательного; правду сказать, машина такая величественная и так хорошо устроена, что она на каждом шагу представляет множество интересных сторон для изучения, в особенности сравнивая с нашей. Есть что изучать по моей специальности, начиная с самого главы государства». Глава государства пред отъездом Павла дал ему новые доказательства своего внимания и доверия: семейные дела немецкой родни Марии Феодоровны были устроены, и Павлу он сообщил в тайне о своем секретном союзе с Россией, о котором великий князь не имел еще понятия, так как Екатерина боялась, что он может изменить этой тайне. При всем том, Иосифу не удалось подорвать окончательно симпатий к Пруссии ни в Павле, ни в Марии Феодоровне.

По отъезде своем из Вены, 9 января 1782 г. великокняжеская чета проехала всю Италию, посетив Венецию, Неаполь, Рим, Флоренцию и наконец Турин и всюду знакомясь с историческими памятниками, с произведениями древнего и нового искусства. Всюду цесаревич производил самое обаятельное впечатление своею любезностью, прямодушием, благородным образом мыслей, хотя подчас и дурные его свойства: впечатлительность и недостаток сдержанности ослабляли привлекательность его личности. «Я не имею претензии быть блестящим, — писал он из Рима: — человек невольно делается неловким, когда старается казаться не тем, что он есть на самом деле. Впрочем, так как мои действия были только действиями частного лица, то я сознаю, что даже мне самому было бы затруднительно судить по ним о характере лица официального и политического. Впрочем, вы так хорошо знаете мой пылкий характер, что можете легко угадать, что из этого следует. Это, конечно, не нравится, особенно по исключительности моего положения». В сущности темперамент Павла сказывался в нем одинаково, был ли он в положении частного или официального лица.

В Неаполе, встретившись в первый раз после 1776 года со старым своим другом — предателем, графом Андреем Разумовским, занимавшим там должность русского посланника, Павел схватил его за руку и повлек в пустую комнату; там, вынувши из ножен шпагу, он стал в позицию, воскликнул: «Flamberge au vent, monsieur le comte!» Свита великого князя едва могла его успокоить. Точно также во Флоренции, в беседах с Леопольдом, герцогом Тосканским, братом Иосифа, он открыто выражал свое недовольство политикой Екатерины и ее ближайшими помощниками; Потемкиным, Безбородко, Бакуниным, Воронцовыми: Семеном и Александром и Марковым, бывшим в то время русским посланником в Голландии. «Я вам называю их, говорил Павел Леопольду — я буду доволен, если узнают, что мне известно кто они такие, и лишь только я буду иметь власть их отстегаю (je les ferai ausruthen) уничтожу и выгоню». Пребывание великокняжской четы в Турине было замечательно в том отношении, что здесь завязались дружеские отношения ее с Савойским домом, в особенности с наследником Сардинского короля Виктора Амедея III, принцем Пьемонтским Карлом Эммануилом и супругою его, принцессою Мариею Клотильдою, сестрой французского короля Людовика XVI. Связь эта послужила исходной точкой для симпатий Павла Петровича и к французским Бурбонам.

Франция и Париж, куда Павел со своей супругой прибыли 7 мая 1782 г. произвели на него самое благоприятное впечатление. Уже 14 мая Павел писал Сакену: «это настоящий водоворот, в котором кружатся люди, события и факты: молю Бога, чтобы Он дал мне силы справиться со всем. Друг мой, все, что я вижу здесь, — все для меня совершенно новое. Я еще не знаю, что я намерен делать, и едва помню, что со мной было: я веду здесь такую рассеянную жизнь. Впрочем, тот, кто старается приобрести хорошую репутацию, не боится ни трудов, ни бессонных ночей. Сеешь для того, чтобы собирать жатву, и тогда чувствуешь себя вознагражденным за все». Действительно, среди всякого рода праздников, которыми Людовик XVI и королева Мария Антуанета чествовали своих высоких гостей, Павел Петрович не упускал ничего, что могло бы обогатить его познаниями и опытностью. Он подробно осматривал и изучал ученые и благотворительные заведения, искал случая познакомиться и беседовать с выдающимися представителями французской науки и литературы. Рыцарские свойства великого князя, развитые в нем воспитанием, отвечали национальному характеру французов; его любезность, остроумие и приветливость приводили их в восхищение, да и сам Павел чувствовал себя в Париже легко и свободно. По словам корреспондента Екатерины, Гримма, в Версале великий князь имел вид, что знает французский двор, как свой собственный. В мастерских художников Греза и Гудона он выказал такие сведения в искусстве, которые сведения могли делать его одобрения для них более ценным для художников. В наших лицеях, академиях, своими похвалами и вопросами он доказал, что не было ни одного таланта и рода работ, который бы не имел права его интересовать, и что он давно знал всех людей, просвещенность или добродетели коих делали честь их веку и их стране. Его беседы и все слова, которые остались в памяти обнаруживали не только образованный ум, но и изящное понимание всех особенностей нашего языка».