Император Павел I. Жизнь и царствование - [15]

Из этих выписок политической программы молодого, 25-летнего цесаревича легко увидеть те же основные начала управления, которыми руководился он 17 лет спустя по вступлении своем на престол. Чувство законного равенства и дисциплины, стремление в законности и порядку, проявляется у Павла Петровича одновременно со строгим и просвещенным взглядом его на «свободу, как на первое сокровище всякого человека», прямое понятие о которой «не иным приобретается, как воспитанием». Занятия военным делом являются для Павла в это время лишь временным средством, а не целью его государственной деятельности, направленной исключительно в созданию «фундаментальных законов», отсутствие которых низводило Россию на степень азиатской державы. Этой программе Павел Петрович в сущности оставался верен до конца своей жизни, и в дальнейшем изложении его жизни и деятельности нам остается только проследить, под влиянием каких обстоятельств и в какой мере первоначальная программа эта постепенно видоизменялась к худшему одновременно с изменением тоже к худшему любезного, благородного характера ее царственного автора. Нельзя не отметить при этом, что при самом ее нарождении граф Петр Панин уже внес в нее элемент вредной односторонности Он, как человек военный, обратил внимание великого князя преимущественно на «мелкости» военной службы: государь, по его мнению, должен был непосредственно и лично начальствовать строевою частью все, даже малейшие изменения в порядке службы и личном составе требовали разрешения самого государя, который, введя строго единообразие в обмундировании, обучении и образе обхождения с солдатами и офицерами, должен был налагать строжайшее взыскание за всякое отступление.

Мечтам Павла Петровича о реформах во внутреннем управлении России, хотя бы только по военной части, не суждено было однако осуществиться в это время. Напротив, даже в области внешней политики России, где он до сих пор еще мог сочувствовать идеям матери в период 1777–1780 гг. готовилась крупная перемена: под влиянием Потемкина Екатерина оставила систему Северного аккорда, созданную Никитой Паниным, и в основу своей политики, вместо союза с Пруссией, положила союз с Австрией. Тешенский договор, 13 мая 1779 г. разрешавший, с участием России, распрю между Пруссией и Австрией из за Баварского наследства, был последним ее действием в пользу Пруссии, последним актом союза с нею. И Павел, и Мария Феодоровна были крайне недовольны таким оборотом дел: еще в 1777 г., когда шведский король Густав III, во время приезда своего в Петербург выражал Павлу неприязненные чувства свои по отношению к Пруссии, цесаревич резво заявил ему о своих симпатиях в Фридриху II, основанных на чувствах родства и благодарности; мало того, об этом разговоре своем он поспешил сообщить в Берлин, и старый король-философ с восторгом одобрил этот поступок наследника русского престола. В этих симпатиях в Пруссии, кроме Панина, укрепляла Павла и Мария Феодоровна, ревностно заботившаяся об интересах своей немецкой родни, зависевшей от Пруссии. События однако шли своим чередом, и уже в 1780 г., после свидания с Екатериной в Могилеве, Иосиф II прибыл в Петербург, чтобы упрочить союз свой с Россией личным знакомством с великокняжеской четой; вместе с тем, он думал привлечь на свою сторону великую княгиню Марию Феодоровну, предложив брачный союз, между сестрой ее Елизаветой и будущим наследником австрийской короны, Францем, сыном брата его Леопольда, герцога Тосканского. Старания Иосифа, по-видимому были не бесплодные: не успев поколебать симпатий великокняжеской четы к Пруссии, он приобрел однако некоторое доверие великого князя и великой княгини. Замечательно, что доверие Павла Петровича к Иосифу выразилось, прежде всего, в том, что он сообщил ему о неловкости положения своего по отношению в матери и говорил о другом сыне императрицы. «Трудно, — писал в это время Иосиф, — угодить обеим сторонам. Великий князь одарен многими качествами, которые дают ему полное право на уважение; тяжело однако, быть вторым лицом при такой государыне». Легко понять ближайшую причину грусти Павла Петровича и его отчуждения от матери за это время: «Очень тяжело, — сообщал он Сакену 22 мая 1778 года, — в двадцать четыре года смотреть на все затруднения, вызванные честолюбием, не имея возможности действовать. Будущие поколения станут судить только по наружности, а наружность в этом случае будет против меня». Фридрих II поспешил прислать в Петербург своего племянника и наследника Фридриха Вильгельма, чтобы сгладить впечатление, произведенное Иосифом, но визит этот не достиг своей цели, хотя Панин побудил Павла и Вильгельма обменяться, в своем присутствии, уверениями в вечном союзе России и Пруссии: Екатерина не только обошлась с Вильгельмом холодно, но даже прямо дала ему понять, чтобы он сократил свое пребывание в России.

Екатерина весьма искусно воспользовалась изменившимся настроением сына и невестки. Желая, чтобы они отдали визит Иосифу в Вене, она в июне 1781 г. в отсутствии графа Панина, бывшего в отпуске, возбудила посредством кн. Репнина в великокняжеской чете желание совершить путешествие за границу для ознакомления с иными государствами, для приобретения знаний и опытности; особенно желала этой поездки великая княгиня Мария Феодоровна, жаждавшая свидания с родными, которые были уже приглашены Иосифом в Вену для переговоров о предстоящем браке. Не зная того, что он был лишь бессознательным орудием своей матери, Павел Петрович, побуждаемый своей супругой и снедаемый бездеятельностью, просил мать о разрешении отправиться путешествовать за границу. «Надо — говорил он, — употребить все усилия, чтобы принести возможно больше пользы своему отечеству, а для этого надо приобретать познания, а не сидеть на одном месте, сложа руки». Эта просьба великого князя была удовлетворена, как и все другие, касавшиеся предположенного путешествия; в одном лишь великокняжеская чета получила гневный и решительный отказ — в дозволении заехать в Берлин. Руководитель Павла, граф Панин, поспешивший возвратиться в Петербург, уже не мог, при всем своем старании, воспрепятствовать успеху Екатерины и был лишь 19 сентября 1781 г. молчаливым свидетелем отъезда великокняжеской четы, бывшего признаком окончательного падения его политической системы и вместе с тем, конец его политической роли.