Император Наполеон - [95]
О чем он думал в те минуты? Вероятно, о том, что у него осталось нетронутым ударное ядро его армии — гвардия, почти 19 тыс. лучших солдат.
Маршалы Даву, Ней и Мюрат умоляли императора двинуть гвардию в бой и таким образом «довершить разгром русских»[950]. Некоторые авторитетнейшие знатоки нашей темы — например, классик марксизма Ф. Энгельс и президент Военно — исторической ассоциации России О. В. Соколов — полагают, что, если бы Наполеон ввел в сражение гвардию, русская армия «была бы наверняка уничтожена»[951]. Сам Наполеон, по-видимому, не был в этом уверен. «Успех дня достигнут, — заявил он в ответ на просьбы маршалов, — но я должен заботиться об успехе всей кампании и для этого берегу мои резервы»[952]. Такие авторитеты, как А. Жомини и К. Клаузевиц, оправдывали это решение императора: «Победа была в его руках, — читаем у Клаузевица. — Москву он рассчитывал и так занять; выдвигать более крупную цель, поставив на карту последние силы, по его мнению, не вызывалось требованиями ни необходимости, ни разума»[953].
Поскольку русская армия при Бородине, уступив все свои позиции, оставила поле битвы и (как это предусматривал Кутузов в своей диспозиции «на случай неудачного дела») стала отступать к Москве, Наполеон, естественно, был вправе счесть Бородинскую битву выигранной — и тактически, и стратегически. Столь разные «эксперты», как Жозеф де Местр и В. В. Верещагин, рассуждали просто: «Побеждать — это значит идти вперед, отступать — быть побежденным». «Москва отдана, сим все сказано»[954]. Соотношение потерь подтверждает такой итог. По ведомости из архива Военного министерства Франции, Наполеон потерял при Бородине убитыми и ранеными 28 086 человек[955]; Кутузов, по данным Военно-учетного архива Главного штаба Российской империи — 45 633 («нижних чинов» — 45 тыс., генералов и офицеров — 633)[956].
Однако разгромить русскую армию, обратить ее в бегство Наполеон при всех своих надеждах и планах не смог. Он сам и все его воинство, от маршалов до солдат, после битвы были разочарованы, ибо не увидели привычных для Наполеона атрибутов победы (массы пленных, трофеев, бегущих врагов). Русские войска, уступив свои позиции, сохранили главное — боеспособность. Правда, Кутузов тоже не решил своей задачи спасти Москву. После Бородина он вынужден был пожертвовать древней столицей. Но сделал он это не столько по воле Наполеона, сколько по своей собственной, не потому, что был разбит и деморализован, а потому, что выстоял и уверовал в победоносный для России исход войны без риска нового сражения за Москву.
В то же время Бородино ослабило моральный дух наполеоновской армии, пошатнуло былую уверенность в победе, снизило ее наступательную активность. Не в тактическом и стратегическом и вообще не в военном, а в моральном и даже (если учитывать последующий ход войны) политическом отношении Бородино было русской победой. Сам Наполеон склонялся к такому заключению: «Французы в нем, — сказал он о Бородинском сражении, — показали себя достойными одержать победу, а русские стяжали право быть непобедимыми»[957].
Кутузов в донесении Александру I о Бородине не употребил слова «победа» (хотя такие историки, как Луи Мадлен и Франц Меринг, упрекали его в этом «бесстыдстве»[958]), но его фраза, отчасти верная: «Кончилось тем, что неприятель нигде не выиграл ни на шаг земли с превосходными своими силами»[959], - была воспринята в Петербурге как реляция о победе. Очевидцы свидетельствовали: «Весь город высыпал на улицы <…>. Все, поздравляя друг друга с победою <…> над страшным, ужасным, лютым врагом, <…> обнимались, лобызались <…>. С тех пор как Петербург стоит, не было такого ликования»[960]. Александр I с обеими императрицами, всеми великими князьями и великой княжной Анной Павловной разделил общую радость на «благодарственном молебствии с коленопреклонением»[961]. В тот же день царь пожаловал Кутузову за Бородинскую победу звание генерал-фельдмаршала и 100 тыс. рублей (плюс по 5 руб. на каждого «нижнего чина» армии). Все это было 30 августа.
Тем большим потрясением стала для царя полученная 7 сентября весть о том, что победоносный Кутузов… сдал побежденному Наполеону Москву. «Голова его, — отметил биограф Александра I В. К. Надлер, — седеет в одну ночь после этой страшной вести»[962].
4. Москва
Пять суток русские войска, по пятам преследуемые французами, отступали к Москве. 1 сентября в подмосковной деревне Фили (ныне Киевский район Москвы) Кутузов созвал десять высших чинов армии на военный совет[963]. Обсуждался один вопрос: сдать ли Москву Наполеону или не отдавать, хотя бы пришлось всем лечь под ее стенами. Прения были жаркие. Все генералы, кроме Кутузова и Барклая де Толли, горели желанием отстоять Москву. Но Барклай, выступив первым, охладил их пыл и троих (Н. Н. Раевского, А. И. Остермана — Толстого и генерал-квартирмейстера К. Ф. Толя) склонил на свою сторону логикой таких рассуждений: позиция для сражения под Москвой слабая, на такой позиции можно проиграть сражение и потерять армию, с гибелью же армии погибнут и Москва и Россия; если же оставить Москву, но сохранить армию, можно будет продлить войну до победы «с удобством: успеют присоединиться в разных местах за Москвой приготовляемые войска»
