Император Цезарь Август. Армия. Война. Политика - [5]

или жителя Синопы Г. Нумизия Прима (ILS. 2824). При Августе и Тиберии триерархами достаточно часто были отпущенники: Автомат, Диоген, Малхион, Гелиос, Каспий, Ант… (ILS. 28172822). Вольноотпущенники могли достигать и «степеней известных». Так, доживший до 90 лет Ксанф, либертин Тиберия, его и Клавдия личный массажист (tractator), непонятно за какие заслуги стал субпрефектом Александрийского флота (ILS. 2816). Оптат Понтиан, отпущенник Тиберия, сумел стать даже командующим флотом (praefectus classis) (ILS. 2815). С другой стороны, вполне логична мысль К.-В. Велвая о том, что при организации постоянного флота опытные командные кадры были прежде всего среди моряков перегринского происхождения, и Август обильно черпал из этого резервуара, ибо это вполне соответствовало традиционной практике и, следовательно, его программе «восстановления государства».[39]

Нельзя не согласиться с Д. Кинастом в том, что флот, при всех его особенностях, все же считался частью вооруженных сил Рима, а не res privata принцепса. Это доказывается, к примеру, тем, что высшие командные должности в военно-морских силах Империи, как и в аuхilia, занимали префекты из всаднического сословия, подчинявшиеся императору в силу его imperium proconsulare.[40] Но, при общей верности такого взгляда, он все же выглядит слишком схематичным. Постоянный флот был одним из нововведений Августа, так что император имел здесь достаточную свободу действий'— если даже легионы, которые в 17 г. до н. э. еще именуются «легионами римского нар ода» (ILS. 5050), к концу своей жизни Август считает возможным назвать «моим войском» (RgdA. 15. 3; 30. 2), то «флота римского народа» с-самого начала Империи не существует — только «мой флот» (RgdA. 26. 4).[41]

Социальный статус флотских командиров, очевидно, был для Августа вещью второстепенной — ценилась прежде всего личная преданность. Это иллюстрируется одним интересным примером: в надписи ILS. 2672 фигурирует некий Авл Кастриций (судя по cognomen, либо отпущенник, либо сын отпущенника), в cursus honorum которого входит и флотская префектура. Его принято идентифицировать с предателем Кастрицием, который сообщил Августу о заговоре Цепиона — Мурены и за эту услугу в дальнейшем пользовался исключительным расположением принцепса (Suet. Aug. 56. 4).

Главную ударную силу армии составляли, конечно, легионы со своими вспомогательными войсками, и политический центр тяжести взаимоотношений императора и войска приходится именно на них. К сожалению, количество информации об этом резко сокращается по сравнению с относящейся ко времени гражданских войн. Дело здесь, видимо, не в уменьшении политической роли армии — она не могла не быть важнейшей опорой установленного при ее деятельном участии режима, — а в стремлении новой власти максимально засекретить относящуюся к военным делам информацию, представить ее государственной тайной, хотя это противоречило старым римским традициям. Именно это противоречие позволяет проявиться из-под завесы секретности отдельным деталям, по которым можно попытаться угадать общую картину.

Одной из самых сложных для императора проблем по окончании гражданских войн было определение характера его взаимоотношений с высшим командным составом. Именно из этой среды было вероятным появление нового соперника на смену последовательно устраненным Лепиду, Сексту Помпею и Антонию. Опасность не была исключена даже со стороны ближайших сотрудников, и Октавиан очень рано начал это учитывать, о чем свидетельствует трагическая участь Сальвидиена Руфа, этого, «быть может, наиболее выдающегося из всех маршалов революции».[42] Однако при наступлении мирного времени посягательство на власть Октавиана с этой стороны было хотя и не исключено, но маловероятно: большинство его «маршалов» были homines novi, достаточно тесно связанные со своим патроном и уже в силу своей незнатности не представлявшие серьезной политической угрозы.

Иное дело — римские аристократы с их политическими амбициями. Традиционная правящая каста Республики, римский нобилитет, утратив самых ярких и талантливых своих представителей на поле брани или под мечами убийц во время проскрипций, не мог автоматически утратить способность воспроизводить претендентов на политическое руководство. С другой стороны, Октавиан не мог долго обходиться без сотрудничества с аристократией и достаточно рано начал заигрывать с ней. Это, конечно, принесло немалые политические дивиденды, во многом обеспечив ему победу в гражданской войне, но, завершив борьбу за единоличную власть, Октавиан вступал в совершенно неизведанную область, и положение его становилось опасно неопределенным. Первым сигналом этой опасности стал инцидент с Лицинием Крассом.

Глава 2 Несостоявшийся претендент?

Марк Лициний Красс, тезка своего знаменитого деда, бесславно погибшего в 53 г. до н. э. при Каррах, выдвинулся на авансцену римской политической жизни в самом конце эпохи гражданских войн. Консульскую должность он занимал в 30 г. до н. э. вместе с Октавианом, что само по себе уже достаточно почетно и свидетельствует о подчеркнутом внимании победителя при Акции к своему коллеге.