Immoralist. Кризис полудня - [17]

Ах, ответствуют, это у нас девочка новая, после школы сразу, паспорта выписывает. Почерк у нее, говорят, красивенький. Ну да, а школа была для слепых девочек-даунов? Ну ладно, сейчас перепишем. Переписали, вернулся я в Москву, завтра пойду уже, пропишусь, от греха подальше. А сегодня пойду погуляю со своим другом юности.

Пошли гулять, а навстречу — менты. Три штуки. И цап меня за паспорт. Смотрят они в паспорт гражданина Российской Федерации, и вопросы задают:

— И давно вы к нам из Молдавии приехали?

— Давно. Лет так двадцать с лишним назад.

— А гражданство у вас какое?

— А паспорт какой страны в руках держим?

— А регистрации нет, и прописки нет. Все, в отделение поедем.

А я что, я не против. Сто рублей оставил, а остальное приятелю-москвичу отдаю. Завезли они меня за угол, и говорят:

— Ну что, чурка нерусская, понаехавшая? Думаешь, умный? Бабло отдал? А вот сейчас у нас троих отсасывать будешь по очереди!

— Да нет проблем, мальчики. Концы-то мыли в этом году, или за минералкой заедем? А то у меня язва во рту какая-то, боюсь заразу себе занести.

— Ах ты, пидар. — И из «каблучка» ногой под зад.

Деньги у друга забрал, на следующий день прописался, и с тех пор хоть бы одна тварь документы проверила. Я уж и так перед ними крутился, и так, и с акцентом говорил громко, ан нет — не проверяют. Нет в жизни справедливости. А украденный паспорт я проклял, и теперь тому, кто с ним ходит, наверняка трамваем хрен на жетоны для метро порезало.

Только вот заглянул недавно в военный билет, а там написано: «Место рождения — город КишЕнев»...

***

Телефон звонит, соседка, почти родня — с распределения вместе — принесла плов и фотографии внучки, младший брат напился и блюет в ванной. Я уже забыл, что такое обычный вечер в родной семье. Где не закрываются двери, постоянно кто-нибудь вопит, а обед состоит из пяти блюд. «Вы очень много едите», — сказал я, заглянув в холодильник. «Опять жрать нечего», — вердикт младшего брата.

Для меня южная семья — наказание. Я не выношу шум, гвалт и постоянно хлопающие двери. Днем поспокойней, днем только бабушка бузит. Вечером же наступает оргия гуманизма — меня все по очереди пытаются накормить. Я уворачиваюсь и со словами «ты что, меня к Рождеству откармли ваешь?» демонстрирую жирок на боку.

— Мы завтра все идем на день рожденья к бабушке Соне, — мать обреченно вздыхает. — Ну что, что ей подарить? Что?!

И действительно, проблема подаркодарения — тема вечная, регулярно всплывающая перед национальными праздниками и днями рождения ближних своих. Подарок должен быть оригинальным, так чтоб запомнилось. Что подарить престарелой бабушке Соне на девяностотрехлетие? Электроплиту, чтобы перестала травить всю квартиру газом, или сразу оплатить место на кладбище? Что подарить законной супруге, с которой ты не спишь со дня отказа Ельцина от престола, потому что на Путина у тебя не стоит, а супруга на него похожа «лица необщим выраженьем»? Резиновый член или резинового мужика с лицом того же Ельцина? Не знаю. Зато я «через годы, через расстоянья» помню, что мне подарила на совершеннолетие моя подруга Лия.

Я юбилеи вообще не люблю. На моих днях рождения ничего хорошего отродясь не происходило. На самом первом я добрался до красивеньких таблеточек «Феназепам» и скушал половину пачки. Вместе с упаковкой — я всегда был широкой натурой.

Широкой и живучей: нормальный младенец бы издох, а я — ничего, переварил.

На пятом дне рожденья меня окунули мордой в тарелку с мороженым, было очень липко и обидно. На десятом гости подожгли массовика-затейника, а на банкете по поводу двадцатипятилетия мой тогдашний любовник подавился пробкой от водочной бутылки. На радостях, видимо. Я уж было собрался ему трахеотомию маникюрными ножницами произвести, ан нет — удалось извлечь. Любовника пришлось выгнать: мужчина, который неожиданно давится водочными пробками на протокольных мероприятиях, совершенно не удовлетворяет мое чувство прекрасного.

Но моя подруга Лия переплюнула всех.

Все в ней было прекрасно: и грудь номер шесть, и огромная, как глобус, задница, и смесь иранских и украинских кровей. Работать Лия не находила нужным, номинально числилась художницей-перфомансисткой и проводила дни свои по тусовкам.

Она жила в огромной питерской коммуналке, и центром мироздания у нее была кровать. В кровати она делала все: ела, пила и принимала гостей.

Лия не была шлюхой. У нее просто не до конца был потерян интерес к жизни. Ее modus vivendi характеризовался сакраментальным «Приходи, Петруся, с гусем. В койку ляжем, и закусим».

Гусей ей несли все: и бомжеватые художники, и менеджеры очень среднего звена, и депутаты. Ее любвеобильность была равнодушной: я подозреваю, что весь мужской пол сводился у нее к абстрактному члену, увенчанному не менее абстрактным гусем.

.Мне, сиротке скорбному, справлять день рожденья негде было. К кузине, у которой я жил, на время ремонта переехала Дора. Номинально она являлась нашей двоюродной бабушкой, но по факту это была сатана. Старая, неприятная сатана с мерзким характером.

Знакомясь с невестой сына, она подошла к ней поближе, и, завопив «Ой, какие у нее грудки!» со всей дури вцепилась той в бюст. Обеими руками. Неудивительно, что через несколько лет невестка сбежала от нее настолько далеко, насколько смогла: в Новую Зеландию.