Иммануил Кант. Критика чистого разума. Критика практического разума. Критика способности суждения (сборник) - [37]

Условие априори возможного опыта вообще суть вместе условие возможности предметов его. Я утверждаю, что разобранные нами категории суть условие мышления в возможном опыте, точно так же как пространство и время суть условие наглядного представления в том же опыте. Значит, указанные основные понятия суть условия, от которых зависит наша мысль о предмете в среде явлений; они имеют поэтому априори объективное значение. Это, собственно, мы и хотели знать.

Возможность или, лучше, необходимость таких категорий основывается на отношении чувственности, а также и всех возможных явлений, к первоначальному самосознанию: все в нем должно согласоваться с условиями совершенного тожества, т. е. подчиняться синтезу на основании понятий, в которых самосознание проявляет свое всеобщее и необходимое тожество априори. Так, причина есть не что иное, как синтез (того, что случается в порядке времени вместе с другими явлениями) на основании понятий; без этого единства, в котором выражается общее правило априори и которое подчиняет себе все явления, мы не могли бы всеобщим и необходимым образом объединять в сознании разнообразные черты восприятий. В таком случае они не могли бы входить в состав опыта, следовательно, были бы беспредметны и составляли бы одну игру представлений, т. е. были бы ничтожней, чем какие-нибудь сновидения.

Поэтому тщетны все попытки вывести из опыта чистые понятия рассудка и доказать их чисто опытное происхождение. Я не упоминаю уже о том, что, например, понятие причины имеет характер необходимости: такой черты опыт сообщить не может: он говорит, что за одним явлением следует другое, но не говорит того, что одно за другим следует необходимо и что априори и совершенно всеобщим образом можно заключать от одного как условие к другому как следствию. Но нельзя не поставить вопроса, на чем же основывается опытный закон союза представлений; а мы везде предполагаем его, когда говорим, что все в ряду событий подчинено законам, так что ничего не случается без чего-либо предшествующего. На чем же основывается этот закон природы? Каким образом возможен такой союз представлений? Основанием возможности такого союза, очевидно, может служить только сродство содержания в самом предмете. Я спрашиваю поэтому, каким образом возможно такое совершенное сродство явлений (на основании которого они подчиняются постоянным законам и должны находиться в зависимости от них)?

Наши принципы совершенно объясняют дело. Все возможные явления в качестве представлений могут входить в область самосознания. С самосознанием же как трансцендентальным представлением неразрывно тожество; эго есть факт, достоверный априори, ибо в области познания ничего не может быть без посредства такого первоначального самосознания. И так как упомянутое тожество необходимо должно привходить во всякий синтез содержания явлений, если из него должно выработаться познание, то все явления должны быть подчинены условиям априори и с ними совершенно должен согласоваться синтез наблюдения. Представление же общего условия, от которого может зависеть известное содержание, называется правилом, а если оно должно зависеть, то называется законом. Таким образом, все явления состоят во всеобщей связи в силу необходимых законов и, следовательно, в трансцендентальном сродстве, тогда как опытное сродство явлений есть только его следствие.

Может казаться странным мнение, что природа должна согласоваться с нашим субъективным самосознанием и зависеть от него со стороны своих законов. Но размыслим, что природа сама по себе есть только сумма явлений, следовательно, вовсе не вещь сама в себе, а только одна сумма представлений души. Тогда мы не станем удивляться, что она есть произведение основной силы нашего познания, именно трансцендентального самосознания; его единство есть причина того, что она может быть для нас предметом возможного опыта, т. е. природою. Потому-то за указанным единством мы должны признать значение априори и характер необходимости; это единство не имело бы для нас никакого смысла, если бы оно не зависело от первых источников нашего мышления. Откуда в противном случае я мог бы заимствовать синтетические положения, основывающиеся на всеобщем единстве природы: я должен был бы тогда выводить их из наблюдения предметов природы. Но так как все мои выводы тогда были бы опытными, то я получил бы в результате случайное единство, которое далеко было бы от того необходимого целого, которое, собственно, разумеется нами, когда мы говорим о природе.

Если мы хотим проследить внутреннюю основу упомянутых видов связи представлений до того пункта, в котором все они должны соединяться вместе, дабы таким образом дойти до единства познания во всяком возможном опыте, то мы должны начать с чистого самосознания. Все наглядные представления не имели бы для нас ни малейшего смысла, если бы они не могли быть посредственно или непосредственно воспринимаемы в сознание; только при этом условии становится возможным познание. Мы сознаем априори совершенное тожество самих себя по отношению ко всем представлениям, могущим входить в область нашего познания, и притом сознаем это тожество как необходимое условие возможности всех представлений (они могут давать мне знать о чем-нибудь при том только условии, если сознаются вместе с другими и могут быть соединены вместе в сознании). Этот принцип достоверен априори и может быть назван трансцендентальным принципом единства, объединяющего содержания наших представлений. Но всякое единство разнообразного содержания в одном субъекте имеет характер синтеза; следовательно, чистое самосознание дает нам принцип синтетического единства разнообразного содержания во всяком возможном представлении.