Имбирь и мускат - [118]

Шрифт
Интервал

Семья не знала, что и подумать. Они то впадали в уныние, то загорались надеждой. Теперь им оставалось только ждать и смотреть, где остановится дрожащая рука судьбы.

Раджан позвонил Оскару и сообщил о случившемся.

— О Боже, мне очень жаль. Она?..

— Состояние стабильное, хотя мама в коме. Не знаю, как это понимать… Так говорят врачи.

— Что произошло? Вы рассказали ей про Найну? Это новость ее так подкосила?

— Вероятно. У нее повышенное давление, и врачи полагают, что плохие известия вполне могли вызвать инсульт, точно определить нельзя. — У Раджана имелось свое мнение насчет причин маминого удара.

— Все это так неожиданно…

— Да… нет. Видишь ли, мама всегда была склонна преувеличивать.

— Видимо, для Сарны это большое горе. — Оскар хотел быть справедливым.

— Да, я думаю, что смерть Найны ее потрясла, и этот удар — способ убежать от реальности. — Они все прекрасно знали, что Сарнины болезни отражали ее душевное состояние. — Отлынивать мама умеет. Просто я никогда не думал, что она зайдет так далеко.

Раджан был недоволен, что мать вновь избежала последствий своих действий.

— Может, надо оставить Сарну в покое, — предположил Оскар, — и прояснить все между вами? Рассказать о Найне вашему отцу, к примеру.

— Ну, я тоже так думал, но Пьяри хочет, чтобы все осталось как есть. Она боится папиной реакции, и я могу се понять. Я вовсе не горю желанием подрывать здоровье обоих родителей. Тем более Пьяри говорит, что правда ничего не изменит. Она просила тебе передать, что больше мы никому не скажем.

— Нет, правда изменит все для Умид! — возразил Оскар. — Разве ты не понимаешь? Если она не будет знать, что Найна была дочерью Сарны, то лишится ближайших родственников.

— Разумеется, мы будем ее семьей, и не важно, кому что известно.

— Найна всегда чувствовала себя чужой среди вас именно из-за тайн.

— Ну… — Раджан сомневался, что для семьи так уж важна полная открытость. Иногда укреплению связей способствует соучастие в преступлении. Он, например, был привязан к семье теми фактами, о которых не должен был знать.

— Я не одобрю ложь, которая в будущем может навредить Умид, — сказал Оскар.

— А как же отец?

— Карам должен знать правду. Он наверняка все поймет, не стоит его недооценивать. Послушай, Раджан, дело ведь и в нашей памяти о Найне, Я считаю, она заслуживает признания. Она говорила, что всем и так известно о ее происхождении — просто кому-то нужно сказать это вслух. Если не нарушить тишину сейчас, Умид вырастет с тем же бременем на душе, что и Найна. Понимаешь?

40

Когда в среду Оскар приехал в Лондон, ему сказали, что Карам еще ничего не знает.

— Пожалуйста, не говори ему. Мы пока не решились, — предупредила Пьяри по дороге в больницу, где лежала Сарна.

— Вот это да! Ты постарел! — Карам критически осмотрел Оскара. Какой он седой! И глаза серые, и даже куртка.

— Здравствуйте, мистер Сингх. — Они пожали друг другу руки. Карам тоже состарился, правда, не разительно, а как-то элегантно.

— И все-таки… это ты. Это правда ты.

Наступила неловкая тишина. Ее нарушила Пьяри, взяв на руки Умид и восторженно воскликнув:

— Гляди, питхаджи, она вылитая Найна!

Сердце Оскара подпрыгнуло в груди. Он тоже заметил это удивительное сходство, но подумал, что болезненное воображение играет с ним злую шутку. Карам бросил на девочку беглый взгляд и повернулся к жене.

— О, она опять открыла глаза! — закричал он и кинулся к Сарне. Когда все столпились вокруг кровати, та уже мирно спала. — Она и раньше их открывала. Сестра сказала, это хороший знак. — Карам разгладил простыню и сквозь ткань почувствовал изгиб Сарниной руки. Он снова мог ласкать жену, не боясь упреков.

Оскару не верилось, что эта бледная женщина когда-то была кулинарной искусительницей. На прикроватной тумбочке в кувшинах с водой стояли цветы. Оскар воткнул туда же свои белые лилии. Они печально склонили головки и пролили оранжевые слезы пыльцы на его ладонь.


В тот вечер они сидели в гостиной на Эльм-роуд и ждали Раджана.

— Он сейчас очень раздражительный, — предупредила Оскара Пьяри. — Ему тяжело, он знает, что сегодня мы должны все сказать питхаджи. Думает, что ему придется хуже всего, потому что говорить будет именно он.

Было видно, что она волнуется. Ей не сиделось на месте, и даже ее брови танцевали от беспокойства, выписывая тревожные арабески. Они с Раджаном решили открыть Караму правду, но постоянно искали повод, чтобы отложить разговор. Оскар был не рад, что приехал в день их признания.

— Как мама? — спросил Раджан после того, как поздоровался с Оскаром.

— Ты с работы? — Карам внимательно осмотрел сына. С каких это пор управлять компанией можно в таком виде? На Раджане были джинсы, зеленая футболка и коричневая спортивная куртка. Ему давно следовало побриться и постричься. Выглядел он хорошо, хотя немного неухоженно и неопрятно.

Почувствовав отцовское неодобрение, Раджан не ответил на его вопрос.

— Как мама? Ей лучше?

— Она сегодня на секунду открыла глаза, — доложил Карам.

— Мне кажется, она не смогла удержаться, чтобы хоть мельком не взглянуть на Умид. — Раджан погладил ее щечку. — Как же она похожа на Найну!

— Пойдем, поможешь мне принести чай, — позвала Пьяри брата.


Рекомендуем почитать
Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


С высоты птичьего полета

1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.


Терпеливый Арсений

«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».


От рассвета до заката

В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.