Илья Репин - [26]

Однажды Куренной сказал Репину: «Илья Ефимович, у меня к вам большая просьба. Я хотел вас просить, чтобы вы никогда не хвалили меня в глаза, то есть мои работы, потому что у меня такой характер, я тогда перестаю стараться. И потом, если у меня есть что хорошее, то оно останется, а если вы недостатки мне укажете, это мне будет полезнее. Да у нас, собственно, все удивляются, что вы всех нас хвалите». Илья Ефимович даже покраснел, встал с места и начал шагать по комнате: «Вы что же думаете, что я неискренне говорю? Если бы я был уверен в себе, как немецкие профессора, а то что же вы поделаете, когда у меня не удается что-нибудь, и, придя в студию, мне кажется, что у всех вас лучше, чем у меня».

В начале осени и части зимы 1894/95 учебного года, когда Репин начал заниматься в студии Академии художеств, он жил на частной квартире очень далеко от академии и приезжал оттуда ежедневно утром писать с учащимися натурщицу, точно к началу занятий. Ученики же не все и не всегда приходили к началу сеанса, так что Илья Ефимович по этому поводу говорил: «Я из вас самый прилежный ученик».

Свой этюд Репин нарисовал углем в один день и зафиксировал. На второй день привез краски, несколько жидкостей и целый ворох кистей разных размеров и фасонов – как щетинных, так и мягких. Ученики, конечно, бросились смотреть, какими кистями работает великий художник. Но Илья Ефимович сказал им, чтобы они не стесняли себя ничем; если кажется, что надо писать большими кистями – пишите большими, мягкими – пишите мягкими, если кажется, что надо стушевать сухой щетинной кистью или флейцем – стушевывайте. То же самое было сказано и относительно красок и разных жидкостей.

Илья Ефимович начал писать свой этюд натурщицы с головы – густо, но равномерным слоем красок, широко, но заканчивал сразу. Прописавши весь этюд в течение трех дней, оставил сохнуть. Приехав опять через несколько дней, привез множество разных жидкостей и в один день пролессировал этюд, но так, что лессировки не было заметно: мазки оставались видимы, но как-то слились, смягчились.

Илья Ефимович ввел рисование двадцатиминутных набросков с обнаженных натурщиков и натурщиц, и сам с учениками некоторое время рисовал и свои рисунки здесь же оставлял – их прикалывали на стену. Когда этих набросков накапливалось довольно много, то их разыгрывали и забирали.

Репин много раз говорил своим ученикам: «Старайтесь сделать как можно больше до тридцати лет, потому что кто до тридцати лет ничего не сделает, тот ничего уже не сделает». Давал он и другие советы: «Если кто-нибудь будет хвалить вашу картину, а вам она не нравится, переделывайте без сожаления. Если ваша картина вам нравится, а другим не нравится – ставьте на выставку без колебаний».

Когда ввели новый устав и в Академию художеств вошел новый состав профессоров, то были изменены и экзаменационные требования. Раньше от поступавшего требовалось нарисовать только голову с гипса за два часа, а при новом уставе – нарисовать и написать обнаженную человеческую фигуру, поэтому приехавшие издали талантливые, но малоподготовленные юноши проваливались на экзаменах. Репин решил открыть студию для подготовки учеников в Академию художеств.

Вначале было решено принять в студию двадцать пять человек, но так как наплыв желающих поступить был большой, то приняли столько учеников, сколько могла вместить студия, что называется «до отказа» – сорок человек.

Репин часто говорил ученикам, что «лучше всего чистый холст, а когда он записан – навоз». Как-то один из учеников после таких слов Ильи Ефимовича спросил его: «Почему?» – «Потому что на чистом холсте можно написать шедевр, а когда написал, то видишь, что холст испорчен», – ответил Репин.

Сам он иногда над собой подшучивал: «Ничего, вместо Николая II выходит Александр III».

Илья Ефимович предостерегал всех своих учеников от подражания каким бы то ни было гениальным мастерам, он говорил: «Как бы ни был очарователен художник старой школы отжившего времени, надобно поскорее отделываться от его влияния и оставаться самим собой, беспощадно уничтожать в своих начинаниях малейшее сходство с ним и стремиться только к своим собственным идеалам и вкусам, каковы бы они ни были…Искусство любит беззаветную храбрость в художнике, беспредельную дерзость его в исполнении новых очарований и новых откровений в безграничном мире красоты и поэзии. Оно простит автору ошибки и логические нелепости, но никогда не простит скуки и холодности в работе».

Предостерегал также Илья Ефимович всех, чтобы они не очень увлекались новым декадентским направлением, говоря: «Пройдет немного времени, направление изменится, а вы не будете уметь серьезно работать». Он говорил ученикам: «Для того чтобы написать хорошую картину, нужен талант, нужно много учиться, и, будучи мастером, надо много труда положить для создания хорошей картины. Прошло тридцать лет со времени написания «Тайной вечери» Н. Н. Ге, а вы теперь не можете себе составить даже приблизительно понятия о том, как она была написана: свет от светильника был разлит в картине до иллюзии».

Илья Ефимович был против подражания, но не против копирования для изучения мастерства и подхода к делу. Он и сам копировал Рембрандта, изучая его манеру.