Иисус. Картины жизни - [18]

При крещении не лилась кровь издыхающих животных, приносимых в жертву с целью умилостивить Бога, а струилась милая человеческому сердцу, чистая, предшествующая всему сущему на Земле вода, дающая жизнь всему живому. Причем вода, не заключенная в храмовые чаны, а свободная, какой она существует в природе, подобная чистой крови Матери-Земли. Она характеризует Иоанна, стоящего как бы вне истории, между Ветхим и Новым Заветами, к ним не относящегося, и то же время с обоими тесно связанного, как изумительное по красоте явление, прообраз первозданного человека, посланника Творца. Его же крестники были созданиями, уклонившимися от цели Творения, как бы покинувшими или утратившими свое место в Мироздании, то, которое с любовью и им во благо уготовил Создатель. Теперь же они вновь определялись на свое место, полностью восстанавливаясь в правах, как твари Божьи. А утекающие от них навсегда воды Иордана стали своего рода символом того, что вместе с ними уходит в прошлое и вся духовная нечистота.

Спешившие окреститься у Иоанна были явно людьми обыкновенными, принадлежавшими в большинстве к самой отверженной, опустившейся (по крайней мере, в глазах других) части народа Израиля (Иисус упоминает мытарей и блудниц), которая была основанием социальной пирамиды. Над ними возвышался слой фарисеев, считавших себя и считавшихся в глазах прочих людьми набожными, и саддукеев, занимавших по отношению к Храму особое положение. Пришли к Иоанну и они, возможно, не без добрых намерений. Им очень хотелось понаблюдать за необычным действием неожиданно возникшего коллеги, при случае даже выразить ему благодарность и дать дружеский совет. Но, судя по внешним признакам, потребности покаяться в грехах они не испытывали. Не перестаешь поражаться, как встретил их, не считающих нужным каяться, Иоанн. «Порождения ехидны» – именно так обращается он к высокочтимым мужам, явно намекая на семя змея (Быт 3:15) и не скрывая своего удивления по поводу того, на что они надеются, пытаясь избежать будущего гнева. По поводу их мнимого божественного титула, нарекающего их детьми Авраама и вызывающего у них такую гордость, он произносит те самые хорошо известные нам слова: «…Бог может из камней сих воздвигнуть детей Аврааму»[30].

Позднее они стали благоразумнее и общались с Иоанном уже не лично, а через посланников, требуя от него, можно сказать, официального отчета о своем поведении. Это и понятно. Появление Иоанна произвело революционные изменения в их мышлении. В представлении этих мужей Священная история, за исключением некоторых важных моментов, уже давно закончилась и принадлежала к области исторической веры. Что же касается еще не свершившегося, то предстоящий ход истории, как им казалось, они спрогнозировали с научной точностью. И тут неизвестно откуда возникает этот человек, который просто смеется над всеми их расчетами, и на которого нет и намека в Библии, сколько они его там ни искали. В храме проводилось по всем канонам Священного Писания богато обставленное богослужение, отвечающее любым потребностям человеческой совести. К примеру, было заранее расписано, что надлежит делать в случае совершения тех или иных грехов. И тут за пределами храма, в какой-то глухомани, возникает еще одно священное место, где незатейливым образом, но довольно успешно оказывается духовное воздействие на человеческую совесть. И делается это не для того, чтобы привести кающегося в ужас и заставить окаменеть от сознания собственного падения, а чтобы очистить от греха и успокоить его душу. И достигалось это совершенно новым, символическим действием, нигде в Библии не предписанным и не предреченным.

По народу было заметно, насколько радикально менялась на берегах Иордана вся его духовная жизнь. Люди, пожалуй, стали теперь пунктуальнее и приходили в храм вовремя, но настрой у них был уже другой. Они добросовестно исполняли положенное, но явно не для облегчения совести, а лишь бы совершить культ, предписанный им Богом. Создавалось впечатление, будто Сион пророков, сердце Священной истории, переместился из Иерусалима на берега Иордана.

Все это грозило умалить значение храма и совершаемых в нем богослужений, что и заставило прийти к нему даже саддукеев и священников, прежде происходившим в самой стране, за пределами ее столицы, нисколько не интересовавшихся.

«Что же ты крестишь, если ты не Христос, не Илия, не пророк», – спросили они Иоанна. Вопрос примечательный, и смысл его таков: «Где о тебе упоминается в Библии?». Поначалу он, должно быть, озадачился. «Если Бог попускает твоим делам или даже возносит тебя, неужели о тебе должно быть написано в Библии, прежде предвещано? Было что-то в Библии об Илии или Моисее, прежде чем они появились?» – спрашивал, наверное, себя Иоанн. Но в душе он считал этот вопрос вполне правомерным, потому и не мог не задать его себе, ни разобраться до конца в своем предназначении. «И вправду, есть ли я в Библии?» «В том-то и дело, что есть», – вдруг открылось Иоанну, и священный трепет охватил его.

Примечательно и прекрасно то, что Иоанн не осмеливался толковать применительно к себе те слова в книге пророка Малахии, которые мы без малейшего сомнения соотносим с ним и которые, как мы увидели прежде, действительно теснейшим образом касались именно его. Они столь величественно говорят о нем, возносят его на такую высоту, что он лишь робко и как бы в сокровеннейшем святилище своей души, почти в этом самому себе не признаваясь, относил их к себе. Как взбудоражил бы их его ответ, каким бездуховным и дерзким предстал бы перед ними Иоанн, ответь он: да, я и есть Илия. Он только укрепил бы неуклюжее и неверное понимание того, как воплощается в жизнь пророчество, понимание, столь чуждое именно ему, ощутившему дуновение его исполнения.