Их было трое - [96]
Перед началом операции у реки Морава вернулся в родной полк из «летучего» госпиталя гвардии капитан Браев. Он принял эскадрон и обязанности секретаря партийного бюро полка. После объезда подразделений и немногословных бесед с вожаками коммунистов Александр зашел к Кошелеву. Полковник тепло принял старого боевого друга.
Маленький «кабинет» начальника политотдела чем-то напомнил Браеву ленкомнату полевого стана за селением Фарн в цветущей долине Терека. Чистенькие стены, за окном — панорама зеленеющих гор, но не таких суровых и неприступных, как у входа в Дарьяльское ущелье… На стене, вместо рисунка, изображающего колхозное пастбище и чабана в легкой войлочной шляпе, висит военный плакат: советский солдат в тяжелом стальном шлеме обнимает мирных хуторян Западной Украины. Внизу крупно написано: «Мы знов з вамы» («Мы снова с вами»).
— Сбежал, поди? — спросил Кошелев.
— Упросил, еле отпустили. И вот, мы знов з вамы, товарищ гвардии полковник!
— Были в эскадронах?
— Да. Проверял, какие партийные поручения даны коммунистам на время боя.
— Ну и как? — Кошелев поднял свои серые добродушные глаза на капитана. — Да ты садись, Браев.
— Поручения такие. Обстрелянные воины-коммунисты прикреплены к молоденьким казакам, чтобы не робели и чувствовали плечо… Одного «старичка» я заменил — Нагибина. Сам он только из санбата, малярия трепала, еле ноги передвигает, а тут еще дух у людей поднимать должен… Куда там…
Кошелев рассмеялся. Браев деловито продолжал:
— Перевели его коноводом, пока окрепнет. А еще поручено: в случае, если обстановка подскажет, командиру полка выставить на большаках и шоссе «танковые ежи», туда пойдут коммунисты добровольно. «Еж», сами знаете, — ходячая крепость, люди там особые нужны.
— Верно. Сам где будешь?
— По боевому приказу, эскадрон — в квадрате 29-Б, у северо-восточной окраины Ступавы, на перекрестке дорог…
— О! — полковник оживился. — Тут, брат, чертова подворотня… Немцы попрут сюда всей лавиной, чтобы выскочить из кольца.
Лицо Александра выражало упрямое «восточное» спокойствие. Надломленные линии черных бровей чуть сомкнулись.
— Не пройдут. Нашему эскадрону придана батарея артдивизиона и два танка «Т-34».
— Держите ухо востро. Рекомендую прямо сейчас потребовать у подполковника Гераськина усиления огневых средств, Тут, пожалуй, дело не обойдется без установок «РС».
— «Катюш»? Они в распоряжении командующего. А какую надо иметь совесть, чтобы просить Исса Александровича о помощи за десять часов до начала боя!..
— Совесть… Жизнь воинов нам дороже всего. Час назад мне говорил генерал Плиев: «Тому командиру, который поведет в бой свою часть без достаточного огневого обеспечения, пощады не будет. Я не позволю ставить своих казаков под прямой расстрел…» Вот и думай, брат.
— Учту, товарищ полковник.
Кошелев сделал на карте какую-то пометку возле квадрата 29-Б, поставил большой вопросительный знак.
— Я переговорю с начальником штаба. Если противник изберет для прорыва «подворотню», вы явитесь гвоздем всей, операции. Проскочив, полки 318-й пехотной дивизии врага поставят в крайне тяжелое положение левый фланг кавдивизии Тутаринова.
— Понимаю. Но… Они не пройдут!
Кошелев встал, крепко пожал руку Браеву.
— Домой-то пишешь?
— Да, знаете… — Александр смутился.
— Что, времени не хватает? Вот что. Сейчас же идите к себе и пишите письмо жене и брату, Зелимхану.
— Слушаюсь. Только жены у меня нет…
— А невеста?
— Была вроде… — смущенно ответил капитан.
— Вот и отлично… Пиши ей, что до нашей победы, а следовательно и до невесты — рукой подать…
Придя к себе в подвал, где расположилась «канцелярия» эскадрона, связисты, старшина и ординарец, Браев присел за столик, извлек из планшета блокнот с каким-то штампом Пинского имперского банка.
— Не мешай и тихо дыши, — сказал ординарцу Остроушко. Ординарец носил черкеску шинельного сукна, короткую, до колен. В этом одеянии тонкий круглолицый Остроушко выглядел смешно, напоминая балерину.
— Есть, тыхо дышаты…
Лампочка, подключенная к аккумулятору из немецкого танка, ярко освещала подвал, похожий на застенок средневекового замка: низкие своды, крючки и петли из кованого железа, вделанные в стены, и даже какие-то ржавые цепи в углах.
Александр писал в далекое осетинское селение.
«Дорогая Фаризат! Пишу наспех. С рассветом идем в бой, может быть, один из самых последних на нашем участке. Если все получится, как задумано, богатый «урожай» соберем… Следи за газетами. Где Исса Александрович, там и я — знай. Как твои школьные дела? Не верится, что ты уже учительница… Как быстро летит время!.. Мне иногда кажется, что ты совсем забыла меня. Почему нет писем? Аккуратней всех брат Зелимхан. Он — офицер войск связи, где-то на другом фронте, кажется, близко, потому что письма приходят через 2—3 дня. А ты подолгу молчишь… Правда, мы часто уходим далеко «в лес» и до нас трудно добираться. Письмо закончу после боя. В случае чего, эскадронный писарь Зайцев перешлет тебе это начало. Не забывай меня — я вернусь…»
Довольный своей затеей написать письмо в два приема — до и после боя, — Александр дал необходимые указания Зайцеву и прилег отдохнуть. Было за полночь. Через несколько часов эскадрон должен выступить, чтобы прибыть в заданный район до рассвета.
«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.
Проза поэта о поэтах... Двойная субъективность, дающая тем не менее максимальное приближение к истинному положению вещей.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад отдельной книгой в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют по сей день информационную и энергетико-психологическую ценность. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.