Их было трое - [95]

Шрифт
Интервал

Стринжа стоял внутри кабинета — на часах. Слышал их разговор.

— Если вы, Исса Александрович, не ляжете в постель, — говорил Еланский, — плохо будет. Вы тяжело контужены и ранены.

— Не могу, Николай Николаевич, — отвечал генерал.

— Нужно сейчас же лететь на фронтовую базу, в госпиталь, — настаивал хирург. — Необходимо принять горизонтальное положение, иначе, — кровоизлияние…

— И речи быть не может. Не могу я ездить на коне «в горизонтальном положении»… Я — не Али-Бек Кантемиров…

Повздыхал Еланский, велел сделать вливание крови, выписал какие-то порошки и встал.

— Подождите, Николай Николаевич, — остановил его Плиев. — Сколько раненых может взять ваш самолет?

— Смотря каких… Человек пять-шесть.

— Возьмите тяжелораненых. Среди них есть Григорий Микитенко, старшина. Ранен в голову. От самого Дона с нами.

— Заберу.

— И еще просьба: сообщите мне по радио, выжил ли он.

— Обещаю.

Они расстались. Самолет увез пятерых раненых солдат и двух офицеров.

Через несколько дней пошли дальше — в рейд. Напоили коней в голубом Дунае. Недалеко от города Брук завязался бой. Наши танки почему-то немного отстали. Но и без них спешенные казаки прорвали оборону противника. На промежуточных рубежах произошло несколько схваток. У реки Лайта пулеметы прижали казаков — носа поднять нельзя. Сидят солдаты, «как суслики в норе», ждут. Вдруг за их спиной какой-то шум. Смотрят — три бронетранспортера несутся прямо по тропе в сторону противника. Кое-кто подумал, что они по ошибке попали сюда. Нет! На передней машине стоит молоденький лейтенант и машет фуражкой, дескать, подниматься надо.

Парторгом эскадрона стал взводный Петров (Браева ранило осколком бомбы у населенного пункта Пезинок).

Поднялся над цепью Петров, закричал:

— Хлопцы! Командующий догоняет нас… вон, видите белая «чалма»!

И в самом деле — на второй машине белеет забинтованная голова Исса Александровича.

Поднялась цепь — и густой зеленой лентой метнулась вперед. Долго не пришлось идти. По сигналу гвардии майора Гераськина из-за кустистой сопки высыпали казаки в конном строю. Таких сопок было четыре. За каждой — эскадрон притаился. Все пришло в движение.

Казаки Петрова уже летели вперед на конях, встречая то тут, то там группу гитлеровских солдат. «Гренадеры» почти не стреляли, чтобы не выдавать себя — притихли в ямках или бежали укрыться к лесной полосе. Парторг не призывал: «Коммунисты и комсомольцы, вперед!». В эскадроне к этому времени большинство казаков коммунистами и комсомольцами стали.

Шли в атаку конные полки, двигались самоходчики к дзотам, стреляя прямо по их зияющим амбразурам, рвали танки густую ржавую паутину колючей проволоки — спираль «бруно» на сомкнутых рогатках. Пронеслись через первую траншею. На главном направлении, где еще в прошлую ночь нащупали пластуны «ущелину» для прорыва конницы, началось такое движение, будто косяк молодых лошадей мчался, сломя голову, гонимый раскатами грозы или градом. Но здесь было не бегство, а стремительная атака, буйный волевой порыв. Защитники укрепленного рубежа превратились в дикое обезумевшее ох страха стадо.

В те минуты, часы и дни белая «чалма» командующего, мелькавшая в цепях и предбоевых порядках, служила для солдат своеобразным символом победы.

…«Чалма» осталась позади, бронетранспортеры посторонились. Плиев вышел из машины, поднялся на мшистое ребро горного отрога. Вскинул бинокль. Увидел зеленые скаты хребта. Там впереди — лесная долина, там уже вспыхивают короткие, как трехпатронная очередь, бои…

— Мы — за Малыми Карпатами, — как будто думая вслух, сказал стоящий рядом с командующим офицер Генерального штаба Б. Д. Смирнов.

— Да. Мы прошли, — ответил генерал и указал на извилистую гряду хребта. — Теперь там все рухнет… Завтра двинемся на Брно и Злату Прагу…

* * *

«Каленый утюг» КМГ проехался по лесной равнине. Гвардейцы с боем овладели железнодорожным узлом Малацки. Все, что прежде находилось на казавшихся неприступными высотах хребта, все это многотысячное войско противника в беспорядке и панике, без связи, резервов и штабов (они попали под «утюг») ринулось к реке Морава.

Между Дунаем и озером Ферте (Нойзиндлер-Зее) разбитые части влились в состав резервных соединений. Немецко-фашистское командование надеялось приостановить наступление советских войск.

Заранее подготовленные ярусы траншей ощетинились проволокой, стволами пушек и пулеметов. Плотность обороны превышала всякие нормативы. Участок представлял собой ту «сдавленную пружину», о которой день и ночь трубили геббельсовские радиокомментаторы.

Но стоило передовым частям конно-механизированной группы войти в соприкосновение с обороной, как «пружина» расслабла, перерубленная казачьим клинком. Форсировав реку Лайта, кавалеристы совершили глубокий обходный маневр и, нанеся неожиданный удар противнику, заняли Брук и несколько других населенных пунктов.

7 апреля севернее Братиславы танкисты и кавалеристы стремительно продвинулись вперед и на широком фронте вышли к восточным берегам Моравы. Гвардейцы вступили в соприкосновение с гитлеровскими войсками в районе Ступава. Заключительные сражения — на пороге долгожданной победы…


Рекомендуем почитать
Иван Никитич Берсень-Беклемишев и Максим Грек

«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.


Нездешний вечер

Проза поэта о поэтах... Двойная субъективность, дающая тем не менее максимальное приближение к истинному положению вещей.


Оноре Габриэль Мирабо. Его жизнь и общественная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.


Иоанн Грозный. Его жизнь и государственная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.


Тиберий и Гай Гракхи. Их жизнь и общественная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.


Антуан Лоран Лавуазье. Его жизнь и научная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад отдельной книгой в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют по сей день информационную и энергетико-психологическую ценность. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.