Их было трое - [30]

— Вот, пожалуйста! — встрепенулся Керакозов. — Я же говорил, что они окажутся родственниками.

— Я говорю правду, Ираклий Спиридонович. Мальчик воспитывался в доме родственников отца, как незаконнорожденный. Недавно душа хозяина дома Саладдина переселилась в иной мир — такова воля аллаха.

— Где же его отец? — спросил Керакозов.

Понизив голос, Габо ответил:

— В Турции или в Персии, офицер.

Мистер Стрэнкл насторожился. Он не забыл о встрече в Тегеране с сотником Кубатиевым и о его просьбе передать деньги какому-то мальчику. Ведь речь шла, кажется, о Саладдине, которого большевики должны были поставить к стенке?

Но мистер Стрэнкл не принадлежал к числу людей, торопящихся отдать деньги (хотя бы и небольшие) в чужие руки. Нет, ни из своих, ни из казенных сумм он не потратит без пользы для дела ни единого шиллинга! Другой разговор — благотворительные посылки. Чем быстрей избавиться от них, тем лучше.

Вдруг мистеру Стрэнклу пришло на память то загадочное слово, которое он услышал тогда в тегеранском духане «Невидимая нить».

— Кавда… кавдасард… Габо! Что такое «кавдасард»? — спросил он проводника.

— Рожденный в хлеву, незаконнорожденный.

— Хм. А он… тоже из хлева? — Стрэнкл ткнул стеком в сторону Знаура, стоявшего поодаль.

— Ради аллаха, тише! — взмолился старик. — Это так оскорбительно. Мальчик до сих пор не знает, кто его отец. Когда возмужает, ему расскажет об отце сама мать.

— Что же ты хочешь от меня, говори,  —Стрэнкл поднес горящую зажигалку к сигаре.

— Мальчик идет учиться во Владикавказ. Я сам определю его в школу, а пока позвольте взять Знаура с собой в экспедицию.

— Знаура?.. — мистер Стрэнкл удивленно и с каким-то испугом посмотрел на старика, неужели это тот мальчик, о котором говорил ему сотник?

— Его имя Знаур, мой господин. Когда мы вернемся в город, я определю его к родственникам. Боюсь, что дедушка, к которому он идет, откажется принять его к себе.

— Какой еще дедушка? Ведь ты сам назвался дедушкой, — заметил Керакозов.

— Дело в том, Ираклий Спиридонович, что тот дедушка не прямой, а я близкий.

— Понимаю, — снова рассмеялся Керакозов. — Он ему такой же дедушка, как ты мне бабушка…

— Нам не нужны лишние люди. Глава миссии будет недоволен, если узнает, но… что ж… возьму на себя. Как принято говорить в России: семь бед — один ответ. А нет ли у мальчугана насекомых, черт бы их побрал?

— Что вы, господин! Мальчик воспитывался в знатной семье! — с поклоном возразил Габо.

— Теперь и знатные позавшивели, — ввернул Керакозов.

— Только одно условие, — сказал иностранец. — Малыш будет мне помогать составлять гербарий лечебных растений Кавказа.

— Он будет делать все, что вы прикажете, мой господин! — еще ниже поклонился Габо.

— Мистер Злыденс!

— Слушаю вас, — старый военный чиновник склонился в почтительной позе.

— Можете выдавать паек этому малышу.

— Слушаюсь.

Через несколько минут экспедиция тронулась в путь. Габо снова затянул осетинскую песню. Знаур тихо подтягивал ему.

А перед глазами мальчика вставала картина встречи с матерью. «У меня теперь есть мать, — мысленно говорил Знаур, оборвав песню на полуслове. — Мать!..» Она стоит перед ним и повторяет одни и те же слова: «Ма хур![33] Ты со мной, ма хур!..» — гладит сына по голове, плачет от счастья. А когда настал час разлуки, сказала: «Ты уходишь в город учиться? Не хочу, чтобы первое слово мое было против твоей воли. Поезжай. Пиши письма. Я сама приеду к тебе, ма хур. Но останься хоть на два дня, прошу тебя…»

Ахметка настоял на своем — идти в город немедленно. Поспорили, чуть не поссорились. Костя взял сторону Ахметки. Условились встретиться через три-четыре дня у дальнего родственника Знаура, Дзиаппа, который жил рядом с осетинским кладбищем. Мать советовала разыскать другого дедушку, Габо, но не знала, где он живет. Ей не хотелось, чтобы сын переступил порог дома старого Дзиаппа, близкого к роду Кубатиевых.

«А теперь я еду с дедом Габо, — думал Знаур. — И через два дня мы будем в городе. Как странно. Видимо, Уастырджи[34] помогает мне…»

И еще вспомнились последние материнские слова, произнесенные с тревогой: «Зачем ты покидаешь меня, ма хур!..»

Поднявшись в предгорье, экспедиция разбилась на две группы. Злыдень с обозом остался в селении Фидар. Стрэнкл приказал ему раздать детям сорок маленьких посылок — мешочков прогорклой муки, составить и заверить печатью Совета список получивших подарки.

Мистер Стрэнкл, Керакозов, Габо и Знаур в сопровождении двух конников охраны — рябого курда Мехти и чеченца Закира — поднялись по Дигорскому ущелью вверх. Все ехали верхом, кроме старика и юноши — они вели на поводу двух темных мулов, навьюченных тюками с провизией и брезентовыми палатками.

Надвигался вечер, когда верховые спешились на широкой поляне плато. Пока люди разбивали палатки, мистер Стрэнкл установил на высоком штативе фотоаппарат и заснял несколько видов. Прямо на восток простиралась широкая равнина с утопающими в садах селениями, вокруг которых извивались серебристые нити рек, правее тянулись отроги Главного хребта и синели ущелья. Урух шумел где-то далеко внизу. Тихий, изменяющий свое направление ветерок приносил то прохладу ущелья, то благоухание фруктовых садов, то ароматы альпийского разнотравья. Погода, кажется, налаживалась, угроза дождя миновала.