Их было трое - [29]

С экспедицией повстречался вооруженный винтовками отряд молодых бойцов. Передние несли плакат: «На Врангеля!» Некоторые бойцы были в черкесках и с кинжалами на поясах.

— Горцы, — заметил Керакозов. — Пожалуй, все осетины, хотя нет, ингуши тоже — вот тот, в старой плисовой черкеске и высокой шапке…

Недобрым взглядом проводил колонну мистер Стрэнкл, Керакозов затаил лукавую усмешку.

— Добровольцы, — сказал он.

— Я намерен собирать большой документальный материал о расправах большевиков над беззащитными пленными. Будет книга — капитальный труд…

— О! Я не сомневаюсь, вы напишете такой труд. Но коммунисты тоже напишут о вас, мистер Стрэнкл, можете не сомневаться! — с ухмылкой заметил Керакозов.

— О нас! — Прежде равнодушное бронзово-красное лицо его выразило крайнее удивление.

— А кто же казнил за Красноводском членов бакинского советского правительства? Не думаете ли вы, мистер Стрэнкл, что большевики забыли про эту вольность британских гостей?

— Вы говорите их языком, мистер Керакез!

— Я просто откровенен с вами, — спокойно улыбаясь, отвечал Керакозов.

— Благодарю, — с раздражением продолжал мистер Стрэнкл. — Но ликвидация бакинских красных комиссаров продиктована соображениями высшей гуманности.

— А-а, это — милость!

— Мы считали долгом цивилизованных людей и джентльменов помочь тем, на кого напали узурпаторы.

— Я понимаю вас, мистер Стрэнкл. Но рабочие Баку считают не вас, а себя хозяевами нефти и всех богатств, нажитых на ней.

— Где ваши роскошные магазины, мистер Керакез? Где ваши миллионы, если не считать того, что сохранилось в нашем и французском банках? Вам оставили один особняк да вот этих рысаков и то потому, что у вас остановилась миссия великих держав.

— Дома и магазины я добровольно отдал Советской власти, потому что она и так взяла бы их. Миллионы пропали. Осталось кое-какое золотишко. Надеюсь, вы сдержите слово джентльмена и поможете перевезти ценности за границу, а я уж переберусь с божьей помощью. Встретимся в Тегеране…

— Вижу, мистер Керакез, вы не верите в счастливую звезду барона и в успех его армий. У вас паршивое настроение. Только мое весьма высокое мнение о вашей очаровательной сестре мисс Веронике удерживает меня, чтобы не послать вас ко всем чертям. Ваши прогнозы…

— Эх, прогнозы, прогнозы… — перебил Керакозов. — Полетит ваш барон Врангель вверх тормашками. Вот те крест, полетит! — Керакозов перекрестился.

— Вы полагаете? Великие державы…

— Не пойдут за ним, вот что, — еще раз неучтиво перебил Ираклий Спиридонович. — Россия не пойдет.

— Какой же вы коммерсант, мистер Керакез! Вы обыкновенный красный проповедник, о котором плачет виселица.

Керакозов снова затрясся от смеха.

— Виселица… А толкуете о жестокости красных.

— Вот к чему привели они Россию! — Стрэнкл показал стеком на идущего навстречу подростка, с мешком за плечами, по-видимому, приняв его за нищего.

Приблизившись к мальчику, Керакозов натянул крепко закрученные на кулак вожжи, кони стали. Подросток тоже остановился. Он снял с плеча мешок из домотканого сукна, широким рукавом черкески вытер со лба пот.

— Кадам сауш, лаппу?[32] — спросил Керакозов по-осетински.

— Нахима, — ответил юный путник, застенчиво улыбнувшись.

— А что это означает? — Ираклий Спиридонович с тихим смешком пожал плечами.

Мальчик засмеялся, сверкнув белыми зубами, — он понял, что познания его собеседника в осетинском языке не идут дальше произнесенной фразы.

— Домой, — по-русски повторил мальчик. — Дедушку в городе искать.

Подъехал обоз. Охранники спешились. Богдан Богданович Злыдень разминал отекшие ноги. Мистер Стрэнкл смотрел в длинный морской бинокль на отроги Главного Кавказского хребта. Старый проводник Габо пристально разглядывал юношу в черкеске, а тот не мог отвести глаз от керакозовских скакунов и прищелкивал восхищенно языком. Наконец Габо сказал несколько слов по-своему. Мальчик, потупив взор, ответил. Старик снял косматую горскую шапку и скороговоркой прочитал какую-то молитву, часто повторяя «аллах».

— О чем они? — полюбопытствовал мистер Стрэнкл.

— Э! — махнул рукой Керакозов. — Сейчас договорятся до того, что окажутся близкими родственниками. Держу пари. Уж таковы осетины. Родственники — уж как пить дать.

— Пить дать? О’кей!

Иностранец без лишних слов извлек из-под сидения кожаный саквояж, достал объемистую бутылку виски, содовую воду, колбасу, хлеб. Через минуту путешественники закусывали. Не страдавший отсутствием аппетита Керакозов остался весьма доволен таким оборотом дела.

— За успех экспедиции! — поднял походный металлический бокал Ираклий Спиридонович.

Старик Габо спорил с мальчиком:

— Саладдин умер, так едем со мной! Через два дня вернемся в город, сходим к начальству. И тебя определю в школу, и твоих друзей. Где они?

— Они ушли вперед, в город. Мать меня упросила остаться немного дома. Ахметка не согласился ждать. Говорит: джигит не должен терять время, когда важное дело есть…

Знаур не сказал, что этим «делом» была предполагаемая поездка на фронт. Умолчал он и о первой встрече с матерью.

Габо подошел к коляске, почтительно снял шапку.

— Господин! — обратился он к Стрэнклу. — Этот мальчик мой внук. Отец его матери, лесник Ирбек Саламов, приходился мне двоюродным братом…