Их было три - [12]
— Ты пить хочешь? — догадалась Гундега. — Так бы и сказала сразу.
Зачерпнув воды, она поставила бадью перед лошадью. Та стала пить большими глотками, звеня удилами — Гундега не знала, как их вынуть. Когда бадья опустела, Гундега принесла ещё. Жаждущее животное выпило и эту бадью и сразу же утратило всякий интерес как к колодцу, так и к самой Гундеге.
— «И вот за подвиги награда!»
На эту житейскую мудрость лошадь ответила лёгким взмахом хвоста, чуть не задев лицо Гундеги. Похоже было, что она отгоняла мух. Но на этот раз она великодушно позволила погладить морду, всем своим поведением, однако, давая понять, что она не жаждет ласки, а лишь переносит её ради сохранения хороших отношений. Глаза лошади подобрели, они оказались карими и взгляд их умным. На середине лба виднелась небольшая тёмная звёздочка. Ножниц не было, но Гундега придумала, как справиться с длинной спутанной гривой — она заплела её в косичку…
— Красиво! — послышался вдруг за спиной Гундеги мужской голос.
Покраснев, девушка сконфуженно обернулась, точно её застали играющей в куклы.
Она увидела незнакомого пожилого мужчину. Восклицание его прозвучало явно насмешливо, зато на лице, обращённом к зардевшейся Гундеге, была добродушная улыбка.
— Для жеребца такая причёска, пожалуй, слишком женственна.
Подойдя к коню, он, смеясь, потрепал его по седой шее:
— Эх, Инга, как же ты позволил заплести себе косу! Пить хочешь?
— Я уже его поила! — сказала Гундега, обрадованная возможностью вставить слово, вместо того чтобы молчать с глупым видом.
— А! — сказал незнакомец тоном, каким обычно выражают одобрение детям. — Ну, тогда мне понятно, почему вы в таких хороших отношениях.
Он подошёл к Гундеге и, подавая руку, назвал себя:
— Симанис.
Пожатие его жёсткой ладони было крепким. Гундега терпеть не могла людей, подающих руку безвольную и рыхлую, словно хлебный мякиш. Иногда она даже старалась представить себе, как здороваются двое таких, которые протягивают руку не для пожатия, а словно для того, чтобы её поцеловали.
Симанису могло быть лет пятьдесят. Статная, плечистая фигура его слегка ссутулилась — он был очень высок. Худощавое лицо его прорезали глубокие морщины. Глаза, как и улыбка, говорили о добродушии, и Гундега почувствовала почти необъяснимое доверие к этому большому сутулому человеку.
— Приехал помочь Илме зарезать телёнка, — пояснил он.
— Телёнка? Нашего, того — бурого?!
Видно, на лице Гундеги отразился испуг, потому что Симанис удивлённо взглянул на неё.
— Бычок Илме, к сожалению, не нужен, — сказал он.
— Я понимаю, но…
Гундега в таких делах была истой горожанкой, хотя какой уж город Приедиена? В её голове никак не укладывалась мысль о том, что между аккуратно нарубленными кусками мяса в магазинах и на рынке и бурым бойким телёнком, резво постукивающим копытцами по деревянному настилу загородки, существует какая-то связь. Это казалось обидным и возмущало до глубины души. Красивый телёночек, которого она ещё сегодня утром поила мучной болтушкой, никак не может стать куском мяса…
Гундега почти с ненавистью взглянула на Симаниса. Но он не обиделся, наоборот, лицо его вдруг осветилось непонятной нежностью.
— Вы ещё такая молоденькая, — сказал он, — настоящий ребёнок.
Он наклонился к вещам Гундеги:
— Помогу внести.
И неловко взял сумку. Из пакета посыпался изюм.
— Ой! — воскликнула Гундега. — Вот несчастье на мою голову!
Испуганный Симанис поспешно прижал сумку к себе, но изюм посыпался ещё сильнее. Наконец Гундега догадалась прикрыть полупустой кулёк, и оба, присев на корточки, принялись собирать ягоды.
— Ну и задаст же нам Илма перцу! Ох и задаст! — говорил Симанис.
И оба улыбнулись с видом сообщников.
Петух первым заметил, что здесь что-то просыпалось. Опередив своих многочисленных жён, он увидел изюминку и клюнул необычную находку. Ягода, видимо, пришлась петуху по вкусу, потому что он тут же поспешил созвать всех кур.
— Кыш! Кыш! — Гундега отчаянно махала руками и хлопала в ладоши, пытаясь прогнать назойливых птиц. Но они считали всё высыпанное на землю своей добычей и не уходили…
Когда Гундега с Симанисом вошли в кухню, Илма точила на бруске длинный нож. Она красноречивым, полным упрёка взглядом посмотрела на Симаниса, словно говоря: «Даже на это ты не способен…»
Он понял и хотел взять у неё нож и брусок, но Илма не дала, резко осадив его:
— Сама управлюсь!
Симанис пожал плечами, чувствуя себя неловко в присутствии Гундеги. Но Гундега по-своему поняла резкость Илмы:
«Сердится. Значит, видела в окно…»
Она молча выложила покупки на стол.
Проверяя, хорошо ли наточен нож, Илма прикоснулась в нескольких местах к лезвию.
— Как съездила? Всё привезла?
«Начинается!» — со страхом подумала Гундега и бессвязно начала:
— Везла… всё было хорошо, но высыпалось…
На лицо Илмы светлой полосой лёг зайчик: в лезвии ножа отражалось солнце.
— Что ты там бормочешь? Что у тебя высыпалось? Деньги?
— Я просыпал у неё изюм, — пояснил Симанис.
И в момент, когда Гундега собиралась получить головомойку, Илма неожиданно громко расхохоталась:
— О милостивый боже! Взгляни, Симани, как она перепугалась! Можно подумать, что миллион потеряла. Ах ты, глупышка!
