— Конечно. Позвольте мне спросить вас, инспектор, почему вы задаете подобные вопросы? За миссис Серроколд ведь не приходится волноваться?
— Надеюсь, что нет, — многозначительно произнес Карри.
— Что вы хотите этим сказать, черт побери?
— Если вам ничего не известно, то тем лучше для вас… Ну, а если знаете, то считайте, что я вас предупредил.
Когда Алекс вышел, сержант Лэйк повернулся к инспектору:
— Что за чушь он нам нес про туман?
Карри покачал головой.
— Трудно сказать. Может, у него и вправду талант. А может, просто любит легкую жизнь и высокопарные слова. Неизвестно. Он якобы слышал чьи-то шаги — правда ли это? Держу пари, что он это выдумал.
— С какой целью?
— С совершенно определенной целью. Мы еще до нее не дошли, но когда-нибудь доберемся.
— В конце концов, шеф, один из этих милых субчиков вполне мог потихоньку сбежать из своего заведения. В такой компании всегда найдется парочка взломщиков, и тогда…
— Нас очень хотят в этом убедить. Это ведь очень удобно. Но, видите ли, Лэйк, я скорее проглочу свою новую шляпу, чем поверю, что все было так на самом деле.
* * *
Когда Стефан Рестарик занял место брата, он тут же заявил:
— Когда произошла эта сцена между Льюисом и Эдгаром, я сидел за роялем и что-то потихоньку играл.
— Что вы тогда подумали?
— Честно говоря, я не принял все это всерьез. С Эдгаром бывают такие приступы. Он ведь не совсем сумасшедший. Все эти штучки — просто способ выпустить пар. Правда в том, что все мы, сколько бы нас ни было, действуем ему на нервы… А Джина, разумеется, больше других.
— Джина? Вы хотите сказать, миссис Хадд? А почему она его так раздражает?
— Потому что она женщина… и очень хорошенькая. И находит его смешным. Знаете, отец Джины — итальянец. А у итальянцев есть в душе такая бессознательная жестокость. Им незнакомо сострадание к старикам, к людям некрасивым или уродливым. Так и Джина ведет себя по отношению к Эдгару. Разумеется, я говорю про жестокость не в прямом смысле. Эдгар выглядит смешным, когда важничает, потому что на самом деле он совершенно не уверен в себе. Он хочет произвести впечатление, а получаются лишь идиотские выходки. А Джина, даже если этот бедняга сильно страдает, только смеется!
— Вы намекаете на то, что Эдгар Лоусон влюблен в Джину?
— Ну конечно! — весело сказал Стефан. — Мы здесь все в нее влюблены… кто больше, кто меньше. Ей это доставляет удовольствие.
— А ее муж? Ему это тоже доставляет удовольствие?
— Он не может толком разобраться в происходящем, хотя, конечно, догадывается и наверняка страдает. Это не может долго продолжаться… Я говорю об их браке. Нарыв скоро лопнет. В наше неспокойное время происходит множество подобных историй.
Инспектор прервал его:
— Все это очень интересно, но мы порядком отвлеклись от нашей основной темы — убийства Кристиана Гэлбрандсена.
— Совершенно верно. Только я ничего не могу добавить. Я сидел за роялем и не двигался с места до той минуты, пока эта милая Джолли не притащила целую связку старых ключей, которыми она пыталась открыть дверь кабинета.
— Итак, вы оставались за роялем. А играть вы продолжали?
— Нет. Я остановился, когда голоса стали слишком уж громкими. И не потому, что беспокоился за исход этой сцены, У Льюиса очень властный взгляд, и ему было достаточно разок пристально посмотреть на Эдгара, чтобы тот провалился сквозь землю.
— Правда? Не могли бы вы сказать мне, мистер Рестарик, кто выходил из холла за это время, когда вы… За то время, которое нас интересует?
— Уолли, чтобы заменить пробки… Джульетта Белевер — за ключом, который подошел бы к двери кабинета… По-моему, это все.
— Если бы кто-то другой вышел, вы бы заметили?
Стефан подумал.
— Вероятно, нет. Если бы кто-нибудь тихо встали вышел и так же тихо вернулся, я вряд ли заметил бы. В холле было так темно! Да и все наше внимание было поглощено этим скандалом.
— Кто, по-вашему, совсем не выходил из холла в этот вечер?
— Миссис Серроколд… Да, и Джина. За них двоих я готов поручиться.
— Спасибо, мистер Рестарик.
Стефан пошел к двери, остановился возле нее как бы в нерешительности, потом вернулся.
— А что это за история с мышьяком, инспектор?
— Кто вам сказал про мышьяк?
— Мой брат.
— Понятно.
Стефан продолжал:
— Кто-то пытался дать мышьяк миссис Серроколд?
— Почему вы подумали о миссис Серроколд?
— Я где-то прочел статью, в которой говорилось о симптомах отравления мышьяком. Их называют периферическим невритом. Это более или менее похоже на то недомогание, которое она начала испытывать некоторое время назад. К тому же вчера Льюис отобрал у нее лекарство в тот самый момент, когда она собиралась его выпить…
— А кто, по-вашему, мог бы давать мышьяк миссис Серроколд?
На красивом лице Стефана Рестарика мелькнула странная усмешка.
— Не тот, на кого вы бы могли подумать в первую очередь. Без колебаний вы можете вычеркнуть из вашего списка мужа. Льюис Серроколд ничего бы не выиграл от ее смерти. К тому же он боготворит свою жену. Если у нее заболит хотя бы мизинец, для него это уже трагедия.
— Кто же тогда? У вас есть какие-нибудь идеи?
— Конечно! И не только идеи, а уверенность.
— Не хотите ли поделиться со мной вашими соображениями?
