Он объяснил, что электропроводка в Стоунгейтсе очень старая, многие провода уже истлели, и что у них, в Соединенных Штатах, такую проводку давно бы уже заменили. Пробки, с которыми были связаны почти все лампы в холле, перегорели, и он пошел посмотреть, что случилось. Заменив предохранитель, он вернулся в холл.
— Сколько времени у вас это заняло?
— Точно сказать не могу. Пробки расположены в таком неудобном месте. Пришлось искать стремянку, свечи… Пожалуй, мне понадобилось минут десять… или пятнадцать.
— Вы слышали выстрел?
— Нет. Ничего похожего я не слышал. Двери, выходящие в коридор и кухню, обиты войлоком.
— Хорошо. А что происходило в холле, когда вы туда вернулись?
— Они все столпились перед дверью в кабинет мистера, Серроколда. Миссис Смит кричала, что мистер Серроколд убит, но это ведь была неправда. Этот псих промахнулся!
— Вы узнали револьвер?
— Да, это был мой револьвер.
— Когда вы видели его в последний раз?
— Два или три дня назад.
— Где вы его обычно храните?
— В ящике стола у меня в спальне.
— Кто еще знал, что он там находился? — спросил инспектор.
— В этом доме никогда не знаешь, что о тебе известно окружающим, а что неизвестно.
— Что вы имеете в виду, мистер Хадд?
— Они все здесь чокнутые.
— Да, возможно. Но кто, по-вашему, мог убить мистера Гэлбрандсена?
— На вашем месте я бы поставил на Алекса Рестарика.
— Что заставляет вас так думать?
— У него была хорошая возможность убить. Он был в парке, в своей машине, совсем один.
— А зачем ему убивать Кристиана Гэлбрандсена?
Уолтер пожал плечами.
— Я иностранец. И мне трудно понять все здешние семейные истории и проблемы. Может, старик что-то узнал об Алексе и хотел раскрыть все это Серроколдам.
— И к чему это могло бы привести?
— Они бы лишили его своих денег. А уж тратить-то денежки он умеет!
— Вы имеете в виду его театральные постановки?
— Так он это называет.
— Вы считаете, что он их тратит на что-то другое?
Уолтер снова пожал плечами.
* * *
Алекс Рестарик был весьма словоохотлив. Разговаривая, он много жестикулировал.
— Знаю! Знаю! Я — идеальный подозреваемый. Приезжаю сюда один, на машине, и вдруг в парке, на аллее, меня озаряет. Я даже не прошу вас меня понять. Догадываюсь, что это невозможно.
— А может быть, мне и повезет, — иронически заметил Карри.
Но Алекс продолжал:
— Иногда бывает бесполезно пытаться понять, как и почему… Правда! Приходит мысль, идея… и все остальное меркнет, исчезает, как облака. На следующей неделе я ставлю в театре «Ночи в Лаймхаузе». И вот вчера вечером я вдруг увидел удивительную декорацию… Освещение, о котором я мог только мечтать. Казалось, туман отбрасывал свет фар. И, отраженный туманом, этот свет впыхивал на стенах построек. Тут было все: выстрелы, быстрые шаги, шум мотора…
Инспектор перебил его:
— Вы слышали выстрелы? Где?
Алекс небрежно махнул своими гладкими ухоженными руками.
— Где-то в тумане, инспектор. Это и впрямь было великолепно!
— А… вам не пришло в голову, что происходит нечто серьезное?
— Серьезное? Почему?
— Разве вы так уж часто слышите револьверные выстрелы?
— Я так и знал, что вы не поймете. Эти выстрелы! Они же так подходили к сцене, которую я себе в тот момент представлял. Мне нужны были выстрелы… опасность… истории с наркотиками… подозрительные сделки… И абсолютно было наплевать на то, что эти выстрелы означали на самом деле!
— Сколько выстрелов вы слышали?
— Не знаю! — выкрикнул Алекс, которого безумно раздражало это грубое вмешательство в ход его мыслей. — Два или три!.. Два подряд, это я хорошо помню.
Инспектор Карри покачал головой.
— А быстрые шаги, о которых вы упоминали — с какой стороны вы их слышали?
— Они слышались сквозь туман. Где-то около дома.
— Это наводит на мысль, — тихо сказал инспектор — что убийца Кристиана Гэлбрандсена шел по улице.
— Ну конечно! Почему вы в этом сомневаетесь? Надеюсь, вы, по крайней мере, не думаете, что он шел из дома?
Не замечая этого вопроса, инспектор спокойно сказал:
— Интересуют ли вас яды, мистер Рестарик?
— Яды? Но Кристиана ведь не отравили, прежде чем в него выстрелить! Это уж совсем походило бы на полицейские романы!
— Нет, его не отравили. Но вы не ответили на мой вопрос.
— В ядах есть нечто соблазнительное. Яд — менее грубое средство, чем пуля, и более изощренное, чем кинжал. Ничего другого я вам, пожалуй, сказать не могу. Вы именно это хотели узнать?
— У вас когда-нибудь был мышьяк?
— Мне это никогда не приходило в голову. Если не ошибаюсь, мышьяк входит в состав препаратов, применяемых против мух и сорняков.
— Вы часто бываете в Стоунгейтсе, мистер Рестарик?
— Когда как, инспектор. Иногда не бываю неделями. Но всякий раз, когда есть возможность, я приезжаю сюда на выходные. Я всегда считал Стоунгейтс своим родным домом.
— Это заслуга миссис Серроколд?
— Я никогда не смогу отплатить миссис Серроколд за все, что она сумела дать мне: свою симпатию, понимание, привязанность…
— Плюс весьма кругленькие суммы, как мне кажется.
На лице Алекса появилась гримаса отвращения:
— Миссис Серроколд, инспектор, относится ко мне как к сыну и верит в мое искусство.
— Она когда-нибудь говорила с вами о своем завещании?
