Игра теней - [10]
Клеопатра (почти с сочувствием). И ты хочешь сравниться с Цезарем, победив какого-то Октавия?!
Антоний. Я — Цезарь! Я, а не он! Я! Дай мне мой меч!
Клеопатра. Не говори глупостей, Антоний. Он — не Цезарь, он всего лишь жалкий его последыш, эхо его голоса…
Антоний. А прадед его был вольноотпущенник, ничтожный канатчик из Фуррийского округа! Дай мне меч!
Клеопатра (машинально протягивает ему меч). Антоний, ты сошел с ума!
Антоний (кричит). Панцирь! (Она подает ему панцирь.) Застегни застежки! Не эту! Сперва эту!
Клеопатра (застегивает на нем панцирь). Я не привыкла… чаще я надевала на тебя пиршественный венок…
Антоний. Вонючий канатчик! А дед — ростовщик. И это только по отцовской линии!. Поножи! Где мои поножи?
Клеопатра (подает ему поножи). Воевать с Октавием и Римом — это идти навстречу собственной гибели…
Антоний. Что ж, меня убьют в бою, как мужчину. А его — твоего-то — закололи из-за угла, подло и мерзко, как беззащитную дичь! Но сперва я выпущу кишки этому мальчишке, взобравшемуся на чужое место! Застегни мне поножи!
Клеопатра (поколебавшись). Я не умею.
Антоний. Я тебе покажу.
Клеопатра. Я не могу.
Антоний. Почему?
Клеопатра. Для этого я должна встать перед тобой на колени…
Антоний. Вот и встань! Перед ним-то ты становилась, он воевал чаще, чем я! Так встань и сейчас. Ну же! — хоть сейчас, когда ты… (голос его дрогнул от жалости к самому себе) когда ты, может быть, обряжаешь меня на смерть…
Клеопатра (решилась, встала перед ним на колени, застегивает ему поножи). Я обряжаю тебя для славы…
Антоний. Что ж… живой или мертвый, но… А этот! — мало того, что мужчины в его роду — канатчики и ростовщики, по материнской линии прадед его был и вовсе африканец и держал в Ариции не то лавчонку с мазями от дурных болезней, не то пекарню… Где мой щит?. И он-то — Цезарь?! Не говоря уж о том, что моя мать происходила из дома Юлиев, стало быть, я и сам… Где мой щит?!
Клеопатра (поднялась с колен, подала ему щит). Рим не стоит того, чтобы…
Антоний. А я — не ради Рима! Я — ради тебя! Чтоб вытравить его, того, из твоей памяти… Он-то так и не посмел принять царский венец из моих рук, тогда, на празднике Луперкалий, а я его надену на себя! И на тебя тоже!
Клеопатра (завороженная его уверенностью). Ты распустил свою армию, а у Октавия легионы в Италии, легионы в Испании, в Галлии… в Брундизии он заложил новый флот…
Антоний. Да стоит мне топнуть ногой — и завтра же у меня будет сто тысяч пехоты, двенадцать тысяч конницы и пятьсот боевых кораблей. Октавий тут же наложит полные штаны! — одних подвластных мне царей завтра здесь будет дюжина: Балх Африканский, Архелай Каппадскийский, Митридат Коммагенский, царь Фракии Садал… за меня можешь не беспокоиться!. А чтоб совсем унизить этого лощеного франта, прохиндея этого, чтоб сбить с него последнюю спесь, я вызову его на поединок. Один на один! И если он не струсит и не откажется, пусть сразится со мной не где-нибудь, а на Фарсальском поле, где Цезарь разбил Помпея. (Громко и властно.) Трубить сбор! Всем — легкой пехоте, и тяжеловооруженной, и коннице, и флоту, всем манипулам, центуриям, когортам, легионам! Большой сбор!. Римских орлов — вперед! (Клеопатре, с просительной, робкой надеждой.) И если я… если я вернусь и… Ты обещаешь мне?.
Клеопатра. Любить тебя? — о да!
Антоний (нетерпеливо). Нет! — ты обещаешь мне забыть его?. Ну его, прежнего?.
Клеопатра (сделала над собой усилие). Обещаю.
Антоний. И любить меня одного?
Клеопатра. Обещаю, Антоний.
Антоний. Любить меня больше, чем его? Сильнее, чем ты его любила?
Клеопатра (со все большей нежностью). Да, Антоний, да!
Антоний (настойчиво). Ты веришь мне? Веришь, что я могу?. Что я… ну что я — Цезарь?.
Клеопатра. Ты — мой Цезарь, Антоний. Конечно же, ты — Цезарь!
Антоний (все еще не веря ей). Нет, это правда?! И даже если… если я не вернусь?.
Клеопатра (твердо). Ты вернешься.
Антоний (вне себя от радости и надежды). Вперед!. (Обращаясь к армии.) Солдаты, я обещаю вам победу! Я слышу шум ее крыльев над своей головой. Это говорю вам я — Марк Антоний, которого вы не раз провозглашали своим императором. Это говорю вам я — ваш Цезарь! (Уходит.)
Оглушительный рев буцин, топот тысяч солдатских сапог.
Цезарь. Останови его. Хватит крови, достаточно ее пролил я!.
Клеопатра (глядя вслед Антонию; твердо). Нет.
Цезарь. Ты толкнула его навстречу смерти. И ты знаешь это.
Клеопатра. Знаю.
Цезарь (удивился). Зачем ты это сделала?!
Клеопатра. Он хочет стать выше себя. Это единственный поступок, который делает мужчину мужчиной, кто смеет его остановить?
Цезарь. Хоть ты и знаешь, что он погибнет?.
Клеопатра (просто). Он и сам это знает.
Цезарь. Вы с ума сошли!.
Клеопатра. Он не был рожден Цезарем. Но умереть как Цезарь — его право.
Цезарь (с ревнивым восхищением). Ты опять поступаешь не как царица, а как женщина…
Клеопатра. Да, тебе так и не удалось сделать из меня настоящую царицу. Да и судьба была ко мне милосердна. Я умру, как и жила, — женщиной. Я была плохая ученица, а ты — неудачливый учитель. Мы с тобою квиты.
Цезарь (покачав головой). И теперь ты мстишь мне?
Клеопатра. Ты научил меня, по крайней, мере платить свои долги. Ты как-то сказал: голубь — и змий. Голубиная кротость — и мудрость змия. Так вот, я — всего лишь голубь, но у меня отросли когти коршуна. Может быть, даже змеиное жало.
Пьеса Ю. Эдлиса «Прощальные гастроли» о судьбе актрис, в чем-то схожая с их собственной, оказалась близка во многих ипостасях. Они совпадают с героинями, достойно проживающими несправедливость творческой жизни. Персонажи Ю. Эдлиса наивны, трогательны, порой смешны, их погруженность в мир театра — закулисье, быт, творчество, их разговоры о том, что состоялось и чего уже никогда не будет, вызывают улыбку с привкусом сострадания.
Автор этой книги Леонгард Франк хорошо известен советским читателям по многочисленным переводам его произведений на русский язык и на языки народов Советского Союза. В нашей стране давно оценили и полюбили его как талантливого прозаика и публициста, как одного из крупнейших представителей немецкого критического реализма. Однако Л. Франк писал не только романы, повести, рассказы, публицистические статьи и очерки. Он творил и для сцены. В Германской Демократической Республике в 1959 году — в качестве дополнения к шеститомному собранию его прозаических сочинений — был выпущен однотомник пьес Леонгарда Франка. Драматические произведения Л.
Драма о браке Джорджа Оруэлла с 30-летнему помощницей редактора журнала Соней Браунелл. Лондон, 1949 год. В больнице «Юнивесити колледж» находится Джордж Оруэлл с тяжелой формой туберкулеза…
В пьесе «Голодные» Сароян выводит на сцену Писателя, человека, в большой степени осознающего свою миссию на земле, нашедшего, так сказать, лучший вариант приложения душевных усилий. Сароян утверждает, что никто еще не оставил после себя миру ничего лучше хорошей книги, даже если она одна-единственная, а человек прожил много лет. Лучше может быть только любовь. И когда в этой пьесе все герои умирают от голода, а смерть, в образе маленького человека с добрым лицом, разбросав пустые листы ненаписанного романа Писателя, включает музыку и под угасающие огни рампы ложится на пол, пустоту небытия прерывают два голоса — это голоса влюбленных…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В основу сюжета пьесы легла реальная история, одним из героев которой был известный английский писатель Оскар Уайльд. В 1895 году маркиз Куинсберри узнал о связи своего сына с писателем и оставил последнему записку, в которой говорилось, что тот ведет себя, как содомит. Оскорбленный Уайльд подал на маркиза в суд, но в результате сам был привлечен к ответственности за «совершение непристойных действий в отношении лиц мужского пола». Отсидев два года в тюрьме, писатель покинул пределы Англии, а спустя три года умер на чужбине. «Поцелуй Иуды» — временами пронзительно грустная, временами остроумная постановка, в которой проводятся интересные параллели между описанной выше историей и библейской.
Есть такие места на земле – камни, деревья, источники, храмы, мечети и синагоги – куда люди всегда приходят и делятся с Богом самым сокровенным. Кто еще, в самом деле, услышит тебя и поймет так, как Он?..Поначалу записывал занятные истории, как стихи – для себя. Пока разглядел в них театр.Наконец, возникли актеры. Родились спектакли. Появились зрители. Круг замкнулся…Четыре монопьесы о Любви.