Игра с огнем - [4]

Она усмехнулась и дернулась, сбрасывая мою руку. Повела плечом, отчего бретелька платья соскользнула с плеча. Я опустил ее еще ниже, позволяя одной из грудей выскользнуть из плена декольте. Бюстгальтера на ней не было – во рту пересохло. Я, тяжело дыша, сжимал великолепную окружность, о которой не смел даже мечтать. Осторожно, словно смакуя самую изысканную сладость, коснулся языком соска. Клаудия задышала чаще и подалась ко мне. Я продолжал облизывать ее сосок, посасывать, пока она не отвела мою голову и не впилась в мои губы. Какие же они сладкие, словно спелая земляника. Я не мог оторваться от них, словно пчела, пьющая нектар из цветка. Ее язык встретился с моим, пощекотал, скользнул внутрь. Она мягко привлекла меня, затем заставила опуститься на спину.

Оторвавшись от моего рта, заскользила по шее вниз, проводя влажную дорожку по телу. Оно же трепетало от наплыва ощущений. Они усиливались вдвое от того, что все это проделывала женщина, ради которой я мог убить. Клаудия задержалась у моих бедер, подняла голову и облизнулась. Мое сердце ухнуло вниз, я не смел даже надеяться на то, что она собралась делать дальше. Шаловливый язычок коснулся головки члена, провел по ней. Я едва сдержал крик, до крови закусил губу. Только бы не кончить прямо сейчас. Я уже на грани! Ее губы обвили мой член, я оказался в горячей глубине ее рта. Она задвигалась, имитируя половой акт, и я почувствовал, что больше не могу. Струя спермы брызнула ей в рот.

Она отстранилась, затем начала снова возбуждать меня легкими касаниями и посасываниями. На этот раз я смог удержаться до того момента, когда Клаудия оседлала меня. Я сжимал ее обнаженные груди, мои руки скользили по талии. Такой тонкой, что, казалось, малейшее неосторожное движение может ее переломить, как тростинку. Она была великолепна. Вновь и вновь насаживая меня на себя, она издавала гортанные стоны, возбуждающие больше самого сильного афродизиака.

Когда все закончилось и я излился в нее, стремясь заполнить до глубины ее естества, она обмякла на моей груди. Я вдыхал терпкий запах ее кожи, смешанный с изысканными духами. Ее волосы пахли так восхитительно, как ни одни цветы в мире. Я запустил в них пальцы, перебирая атласные черные пряди. Не соображая, что говорю, прошелестел в маленькое розовое ушко:

– Я люблю тебя…

Она отпрянула от меня так, будто я ударил ее. Наши тела все еще были сплетены, я находился в ней, чувствовал ее пульсирующее естество, но… Заглянув в глаза этой женщины, осознал, насколько велика пропасть между нами. Она поднялась и соскользнула со стола, привела в порядок платье и прическу. Я не смел даже шелохнуться, лежа перед ней полностью обнаженный. Не только телом, но и душой. Ждал ее слов, как приговора. Но она не сказала ничего. Даже не посмотрела на меня, когда уходила. Только достала из сумочки связку ключей и швырнула на пороге.

Лучше бы ударила, избила до полусмерти, истерзала ножом. Несколько минут я продолжал лежать, пока не почувствовал, как тело колотит в ознобе. С трудом поднялся и неуклюже натянул одежду. Выключил лампу и закрыл за собой дверь, провернул ключ в замке. Все делал механически, словно робот. Что я сделал не так? Что я сказал не так? Почему мое робкое признание, свидетельство безумного поклонения ей, вызвало такую реакцию?

Я не мог найти ответа. Эта женщина непостижима и изменчива, как море. В одну минуту ласковое и теплое, в другую жестокое и смертоносное. Знал одно – этот вечер навсегда изменил мою жизнь. Я больше не смогу наблюдать за ней лишь издали. После того, как она была моей, это будет подобно пытке. С грустью сознавал, что моей было лишь ее тело. Не душа. Душа ее спрятана за семью замками, отворить которые я не в силах.

Я не вернулся в кафе. После того, что произошло, не смогу находиться там и делать вид, что ничего не было. Видеть жадные руки, хватающие ее, прижимающие к себе, видеть ее улыбки, обращенные к другим. Она моя. Эта женщина создана для меня. В полной мере я осознал это только сейчас. Без нее жизнь не имеет смысла.

На следующий день я явился на работу одним из первых. Сидя за рабочим столом, не сводил глаз с двери ее кабинета. Поневоле память подсовывала волнующие картины, связанные с этим местом, и я снова чувствовал возбуждение. Верочка, зевающая и помятая, делилась впечатлениями вчерашнего вечера. Я вяло поддакивал и желал одного: пусть она заткнется. Почти не слушал ее слов, пока она с плохо скрытой завистью не обронила:

– А Клаудия-то наша какова?

Я перевел на нее взгляд, до этого буравивший дверь, виднеющуюся в коридоре. С трудом сдерживая волнение, хрипло пробормотал:

– Что Клаудия?

– Как с цепи сорвалась. Налакалась, как сапожник, представляешь. Даже стриптиз устроила…

– Что?

Кровь бросилась мне в голову, я рванул ворот рубашки – звякнула оторвавшаяся пуговица и забарабанила по столу.

– Эй, ты чего, Миш? Плохо тебе, что ли?

Несколько раз жадно глотнув воздух, я немного овладел собой.

– И что же было дальше?

– А ничего. Главный наш ее со сцены стащил и увел с собой.

– Главный? Он был там?

– Уже к концу пришел. Тебя тогда вроде уже не было. – Она неуверенно наморщила длинноватый нос. – Думаю, всыпал ей по пятое число, чтобы не позорила фирму. А еще замдиректора, называется. Вела себя хуже шлюхи.