Игра на разных барабанах - [80]

— Это твой ребенок, Владек. Скоро Рождество, вот мы и хотим его окрестить.

Лицо мужчины застыло.

— Ты чего, Халина, охуела? Да как же это может быть мой ребенок? Говори, Ивонка, — обратился он к девушке, — как это может быть мой ребенок, чего вы брешете?

Ивонка закусила губу и принялась судорожно качать ребенка. Малыш проснулся и захныкал.

— Кто его отец? — спросил мужчина.

— Ты. Это твой ребенок.

Мужчина выпрямился и затоптал сигарету.

— А ну пошли отсюда, живо, обе.

Они, помедлив, поднялись. Ивонка натянула малышу на глазки голубую шапочку.

— А ну, пошли, пошли, — подгонял он их.

— Ну ладно, Владек, в таком случае отец — твой сын Яцек, — неожиданно заявила старшая уже в дверях, не оборачиваясь.

— Он здесь был на Пасху, — вызывающе бросила Ивонка.

— Убирайтесь.

Дверь за ними захлопнулась. Женщины молча стояли на грязном, истоптанном снегу. Через секунду погас свет.

— Ну и чего теперь? — спросила Ивонка у матери.

— Чего-чего? Ничего.

Автобус должен был прийти только через час, поэтому назад они поплелись пешком.

— Говорила я тебе, надо взять коляску. Будем теперь тащиться целый час.

— Лучше уж идти, чем мерзнуть на остановке.

Ночью ребенка что-то беспокоило. Ивонка спала как убитая, поэтому мать мочила уголок пеленки в теплой воде и давала малышу пососать. Он беспомощно шевелил крохотным ротиком. Сквозь щели плиты в кухне мерцал огонь.

Поутру обе были в магазине. Ивонка купила себе мороженое «Магнум». Оно стоило безумные деньги. Мать принялась ей выговаривать, мол, дело даже не в деньгах, а что она простудится и пропадет молоко. Ивонка спокойно съела мороженое и пожала плечами. Ребенок спал в голубой коляске.

— Какой хорошенький мальчуган, — разохалась продавщица; она вышла на крыльцо магазина в белом нейлоновом халатике, наброшенном на свитер. — Ой, холод-то какой.

Через минуту в магазине образовалась очередь, как и бывало обычно ближе к полудню. На этот раз стояли не только местные мужики за дешевым вином либо проезжие, заскочившие за «колой» или орешками на дорогу до границы. Сегодня пришли хозяйки за ароматизаторами для теста, ванильным сахаром, маргарином, изюмом. Продавщица с аптекарской скрупулезностью взвешивала «птичье молоко», мармелад в шоколаде и особые рождественские конфеты, в которых больше всего ценилась блестящая золотисто-фиолетовая обертка. Эта красота будет висеть на елке. Люди были вовсе не против, что очередь движется медленно, нет — каждый, как только оказывался у прилавка, принимался болтать с продавщицей, а она, отложив в сторону листок со столбиками цифр, пакетики с разрыхлителем, опершись о прилавок, выслушивала припасенный для нее рассказ. Казалось даже, покупатели не деньгами расплачивались, будто деньги — всего лишь ритуальные камешки. За изюм, пекарский порошок и дешевое вино рассчитывались незатейливой историей, вопросом, шуточками. Поэтому все и тянулось так долго.

У магазина остановился темно-зеленый шикарный автомобиль, одна из последних моделей с просторным, вместительным салоном. Сверху, на крыше, ехали лыжи. Из иномарки вышел мужчина, экипированный фирмами «Полар» и «Гротекс», в причудливой шапочке на голове. Он сказал что-то женщине, которая осталась в машине с двумя детьми-подростками, легко вбежал в магазин и встал в конец очереди, прямо за Матушеком.

— Есть журек[27]? — спросил фирменно упакованный турист, потирая руки, и добавил уже вне всякой связи: — Уфф, холод какой.

От вопроса о журеке магазинный галдеж как-то скис. Продавщица, которой напомнили об ее обязанностях, прервала свой монолог на полуслове и неприязненно взглянула на приезжего.

— Журек, ну такой, в бутылке. Или в банке, не знаю, в каком он у вас виде: в бутылках или в банках.

— Журек, — подсказала продавщице Матвеюкова и начала складывать в пакет свои скромные покупки.

Все украдкой оглядели пришельца. Снег таял на его цветных модных «снегоходах». Желтая надпись на голубой куртке провозглашала на иностранном языке какую-то яркую истину. Продавщица посмотрела на нижнюю полку.

— Есть, — сказала она. — Последняя бутылка.

— A-а, значит, в бутылках. У нас, на севере, журек продается в стеклянных банках, — пояснил мужчина и весело обвел взглядом лица покупателей. — Мы едем на праздники в Австрию кататься на лыжах, жена уперлась, что без журека никак нельзя, а это последний магазин перед границей, — продолжил он уже потише, обращаясь бог весть почему к Матушеку.

Матушек отвернулся и принялся спокойно изучать марки сигарет, выставленных за витринным стеклом. Очередь молча продвинулась на одного. Матвеюкова пересчитывала у выхода сдачу.

— Что за праздник без журека? — снова завел свое мужчина. Его высокий, громкий, самоуверенный голос неприятно резал слух. — Это же наше, польское, национальное. Я уже столько стран объездил в Европе и в мире, а вот журека нигде нет. Понятное дело, у них там свои традиционные блюда, но ведь — не журек. Ну, еду я и думаю: если не здесь, то уже нигде не куплю. В Чехии журека нет.

Никто не поддержал разговор. Мужчина начал притопывать и дышать на замерзшие ладони. Продавщица, эта словоохотливая бабенка, смущенная присутствием чужака, выполняла свою работу четко и добросовестно. Очередь быстро продвигалась вперед, чересчур быстро — никто ведь никуда не торопился.