Игра лорда Эшфорда - [29]

Но стоило ему вспомнить Клодию, как в памяти сразу же всплыла первая их встреча, когда они мгновенно почувствовали симпатию друг к другу. Да нет, его тянули к ней не только ее деньги. Она очень занимала его. Вот только не любил он ее. И в этом его вина, единственное его преступление. Он знал, что она в него влюблена, и пользовался ее увлечением. Но и это не вся правда. Он был честен с собой. А кто мог поручиться, что он потом не полюбил бы ее? Со временем? Ведь Клодия, такая милая, красивая, добрая, заслуживала любви. Вместо этого ее убили.

Кто-то вдруг произнес его имя. А, это тюремщик. Говорит, что Джон пришел. Слава Богу, следующая ночь пройдет не в общей камере.

Лицо у Джона, увидевшего хозяина, было таким, что Тони едва не расхохотался. Тони оглядел свою измятую одежду, а потом провел ладонью по небритой щеке.

– Понимаю, вы – в ужасе, Джон. Но что делать? Сумели сбыть что-нибудь?

– Да, милорд. Мне дали пять гиней за обувь. И еще две я выручил за две сорочки и за ваше белье. Которое каштанового цвета.

– Добрый человек, – сказал Тони, широко улыбаясь. Он испытал такое облегчение, будто Джон добыл столько, что можно спасти все имение. – Этого хватит, чтобы заплатить за отдельную камеру на какое-то время, – произнес Тони, обращаясь к тюремщику. – И, знаете, у меня просьба: можно мне уединиться на пару минут с моим камердинером? Обещаю вам, что он не станет помогать мне сбежать, – добавил он шутливо.

– Хорошо, милорд. Не извольте беспокоиться. Я провожу вас в комнату для посетителей.

Когда тюремщик закрыл за собой дверь крошечной камеры, Тони подтолкнул своего камердинера к стулу.

– Джон, я не убивал леди Фэрхейвен. Камердинер даже вскочил.

– Разумеется, милорд. Да как вы подумать могли, что я заподозрю вас в чем-то таком?

– Садитесь, да садитесь же. Не в том дело, что я пытаюсь заставить вас думать, что не убивал ее. Дело в том, что кто-то же сделал это. И этот кто-то все еще на воле.

– Я не подумал об этом, милорд.

– Так вот, считается, что я был последним человеком, который видел ее в живых. Но почему этим последним человеком не мог быть Джим, ее новый лакей? Он меня выпустил, а сейчас он исчез. Он мог решиться на такое ради денег.

– Или же это мог быть кто-то чужой, милорд.

– Тогда куда делся Джим?

– Сбежал, милорд. А то, может, и в живых его уже нет, – нерешительно предположил Джон.

– Хм. По-моему, взломщик – это менее всего вероятно. Нет, думаю, что подозревать Джима оснований больше. Но, пока я здесь сижу, что я сделаю? – добавил Тони с безнадежностью в голосе.

– Я слыхал, что разбирательство назначено на послезавтра.

– Значит, еще два дня здесь. По-моему, я этого не вынесу. Придется вам продать еще один жакет, тот, который не парадный. И две рубашки. Мне нужен каждый шиллинг, который удастся раздобыть.

– Я принесу деньги завтра, милорд.

– И еще. – Джон ожидающе поглядел на своего хозяина. – Я очень благодарен вам за то, что вы мне верите.

После того как Джон ушел, утро стало тянуться мучительно медленно. Время от времени заключенные сбивались в кучки: где бросали кости, а где тасовали взлохмаченные колоды карт. Можно было бы присоединиться, но у Тони не было ни малейшей тяги к игре. Пламя страсти погасло. Похоже, его погасило то невероятное унижение, которое испытал Тони, когда пришлось просить взаймы у Клодии, особенно во второй раз. До него вдруг дошло: а ведь его азарт мог довести ее до смерти, его карты и ее гибель – связаны. Возможно, кто-то еще знал, что она давала ему в долг… Он не сумел полюбить Клодию так, как она того заслуживала, он втянул ее в свои финансовые затруднения, он ее расстроил, и вот она мертва. Не пропадай он на улице Сент-Джеймс, может быть, ничего такого и не стряслось бы.

Он заплатил тюремщику за отдельную комнату, и вскоре после полудня его отвели в крошечный отсек поодаль от общей загородки. Не Бог весть что, однако это в сто раз лучше, чем ютиться в самой гуще злодеев. Матрац в этой комнате был явно чище и удобнее, чем тот, в общей загородке. В камере стояли еще столик, похожий на конторку, и стул. И даже ночной горшок. Посудину эту хоть никогда и не драили, зато внутри было пусто, и само созерцание этого сосуда напоминало о какой-то интимной, личной жизни.

– Свечи и блюдо обойдутся в полгинеи, милорд, – сообщил тюремщик, перехватив изучающий взгляд Тони, устремленный на три подсвечника, в которых было лишь три куцых огарка. – Лампа встанет подороже.

Тони с невеселым смешком протянул ему деньги.

– Да, вы не прогадаете. А чем еще может порадовать тюрьма, кроме хлеба да жидкой каши?

– Немногим, милорд, немногим, – отвечал тот. И ушел, предоставив Тони самому себе.

Столько месяцев прошло со дня смерти Неда, а будто считанные часы пролетели. Что он сделал не так? Не так, как покойный брат? Он – не Нед, кто спорит? Его и не растили для титула, и характер у него не годится для такой ответственности. Только теперь он понял, какая смешная и глупая мысль пришла ему в голову: пара удачных ночей за карточным столом – и все затруднения разрешатся сами собой. Но тогда медлительный, кропотливый, болезненный путь, на который встал Нед, казался Тони нелепым. Он стал крутить кольцо с фамильной эмблемой на пальце, а потом и вовсе снял его. Глядя на графский перстень, он прошептал: