Игра колибри - [49]

Взрослым и образованным людям незачем притворяться и лгать друг другу, и, осознанно или нет, я причин для ревности не искал. Никогда не заглядывал в телефон. Не звонил и не выяснял, почему Лиза задерживается на работе. Я твердо считал, что подобие альфа-доминирования, которое часто встречается в животном мире, когда самец полностью контролирует самку, не к лицу современному и культурному человеку. В нашем мире больше не было замков и слуг, способных вовремя доносить хозяину, что его жена стала засматриваться на соседа. В наши дни, с общедоступностью гостиниц, разного рода баз отдыха и прочих мест, где можно остаться наедине, сама измена столь проста, что проследить за свершившимся фактом уже невозможно.

Но вот теперь мои, как мне казалось, железобетонные постулаты дрогнули. Одно дело – жить и просто не знать о чем-либо, совсем другое – видеть все перед глазами в тот самый миг, когда ты находишься в томительном состоянии влюбленности, когда уже стал больше чем просто друг, но не смог пока взобраться на заветную вершину, где доверие окрашено совершенно иными тонами.

Сколько раз я думал, что если бы жил в другом месте, то физически не мог бы видеть того, что видел. Как и многие мужчины, которые заводят роман, я бы слепо верил, что Алиса одинока или близка к этому, и ее мужчина, с которым они непременно и постоянно ссорятся, вот-вот сорвется, и все у них рухнет. А пока этот самый мужчина совершенно определенно не прикасается к ней по ночам. Я бы наивно полагал, как миллионы ослепших от любви мужчин, что Али не спит с ним из-за простой женской жалости ко всему живому…

Однако для меня этот путь был закрыт навсегда, так как вопрос веры отпадал сам собой. И мне оставалась лишь горькая чаша немой и тоскливой ревности, которая подтачивала изнутри, словно пытаясь болью превратить меня в кого-то иного, нового Адама. Вот только какого? Способного на то, чтобы смириться с тем, что я не единственный в жизни Алисы? Или способного выправлять реальность под свои нужды, устраняя все возможности и причины для ревности? Я не хотел ни того ни другого. Терпеть этот ад на протяжении продолжительного периода было невыносимо, а пробовать посадить женщину в золотую клетку… Нет, такой поводок погубит то, что мне в ней нравилось, саму ее суть. Я хотел быть собой, чтобы меня добровольно назначали единственным и переизбирали каждый новый день. Я был готов доказывать, что я этого достоин. Только так.

Глава 27 23.04. Патрик

Патрик долго не мог уснуть. Мочевой пузырь как будто сорвался с цепи и гонял его к унитазу каждые полчаса. Гассмано винил в этом возраст и четыре банки пива, выпитые за просмотром футбола. Дело Октября никак не шло из головы. Патрик крутился, сминая мокрую от пота простыню, садился на краю кровати и по нескольку минут смотрел в окно, но ничего не помогало. Сон отступил и не собирался возвращаться.

Гассмано знал, что у него всегда есть на этот случай проверенное средство – несколько стаканчиков крепкого бренди, который снимет напряжение и позволит провалиться в сон хотя бы на пару часов. Гассмано совсем еще не был стариком, чтобы до такой степени зависеть от мочевого пузыря. Недавно исполнилось пятьдесят два года. Выглядел на честные сорок пять благодаря строгой диете и тренировкам. Крепкий и сухой, словно концентрированный эликсир, он тем не менее начал буквально разваливаться, как только перестал каждое утро ездить на работу.

Разоблачитель не звонил, и, лишь когда небо над крышами домов начало светлеть, Патрик понял, что ждет именно его, боясь пропустить звонок, боясь не услышать его во сне. Адам Ласка не был Октябрем, это он мог утверждать с полной уверенностью. Парня просто не было в стране, когда пропали первые девушки. И, судя по машине, которая провожала его до дома Адама, Разоблачитель тоже убедился в этом. Но Патрик не собирался торопить события, ждать он умел.

Долгое время Гассмано считал, что Октябрь оставляет зацепки и подсознательно хочет, чтобы его остановили, но Октябрь был скуп на подсказки. И с каждой новой жертвой становился более изящным и тщательным. Исчезли побои, в крови не обнаруживали редкие лекарства, как, например, глодак или валадрин. Теперь это были наркотики, синтетические и, видимо, изготовленные самим Октябрем, так что несколько лабораторий сбились с ног, сравнивая то немногое, что удалось выделить из проб крови и тканей жертв.

Парень был умен, умен и дьявольски хитер. Гассмано подозревал, что за несколько недель до убийства Октябрь переставал насиловать своих жертв, хорошо кормил и позволял всей той дряни, которой их пичкал, выйти из организма с мочой. Ссадины и мелкие царапины заживали, кровь очищалась, и ФБР было все труднее идти по зарастающей прямо на глазах тропинке из скудных улик.

Если бы Разоблачителю удалось как-то вывести его на Октября, Патрик закрыл бы глаза на его преступления и поклялся бы на Библии, что никогда не выдаст его ни полиции, ни ФБР. Патрик встал с постели, вгляделся в утреннее небо, разлитое над городом, словно голубая матовая краска, и ощутил, как покачивается от усталости. Сон наконец нашел его и звал в свои липкие объятия. Он вернулся в кровать и провалился в тревожное забвение.