Игра как феномен культуры - [7]
Древний человек воспроизводил мифы в форме обрядов или совокупности обрядов – ритуалов, – с которых начиналась любая деятельность: собирание плодов, рубка дров, охота, переправа через реку и т.д. В. Тэрнер подразделил ритуалы на сезонные, связанные с переменами климатического цикла или началом посева, жатвы, уборки урожая; ритуалы, обозначающие переход от одной фазы жизненного цикла индивида к другой (рождение, совершеннолетие, брак, смерть и др.); «ритуалы бедствия», которые исполнялись для умиротворения либо изгнания сверхъестественных существ, навлекающих, по поверьям, неудачи, болезни, телесные повреждения и т.д.; ритуалы, сопровождавшие ежедневные приношения еды и питья божествам, духам предков и т.д.
Обряды, связанные с ритуалом и содержавшие элементы театрального действия, начинались с омовения, затем совершались жертвоприношения, молитвы, культовые шествия, которые завершались ритуальными играми, танцами, плясками. Ритуал обладал в сознании людей магической силой и позволял в определенной степени избавиться от страха перед природой. Равномерное повторение одних и тех же слов и движений придавало уверенность в неизменности существующих природных явлений и в возможности оказывать на них воздействие. Следовательно, игра являлась частью культа, имела сакральный (священный) смысл и носила синкретический характер: в нее включались словесные формы, элементы танца, пантомимы, музыки, имевшие символический смысл. Видимо, в ней удовлетворялись такие первородные инстинкты, как азарт, склонность к подражанию и любопытство. В формах культовой игры зарождался порядок в родовой общине. По предположению ученых, игра проходила в виде культового состязания, и выигрыш способствовал удачному году, благоприятной погоде, хорошему урожаю, торжеству добрых сил над злыми, а также социальному благополучию членов рода.
Сакральные игры были основаны на имитации. Например, во время обрядовой охоты ее участники облачались в шкуры соответствующих животных, подражали их повадкам, имитировали выслеживание зверя, его преследование, копировали действия человека при исполнении охотничьих плясок, изображали полет птицы, движение змеи и т.д. Это давало возможность условной победы над зверем, помогало преодолеть ужас перед ним. Подражание повадкам животных, использование зооморфных масок стало неотъемлемой частью тотемических обрядов, связанных с представлением о сверхъестественном родстве определенной группы людей (рода) с животными или растениями – тотемами (у северо-американских индейцев тотем – «его род»), об их происхождении от общих предков.
Ритуальные игры во время погребальных и поминальных церемоний сопровождались сольным и хоровым пением, ритуальными движениями и жестами, возгласами удивления, ужаса, драматическими диалогами духов предков с покойным. Позднее у народов Африки, например, посланников из загробного мира, взывавших к умершему, нередко изображали члены тайных ритуальных религиозно-магических обществ. Они надевали маски и костюмы наиболее почитаемых предков, обращались от их имени к членам рода, предрекали будущее, исполняли танцы и пантомимы. У древних египтян большое распространение получили погребальные маски, которые надевались на лицо мумии. Видимо, это было связано с верой в магическую силу маски, отвращающей беду.
В погребальных обрядах австралийских аборигенов разыгрывались эпизоды священных преданий о предках, причем каждому действию и движению исполнителей обряда соответствовал тот или иной эпизод, связанный с подвигами предков. У древних греков обязательные жертвоприношения (сначала приносили в жертву людей, затем – животных) во время исполнения погребальных и поминальных ритуалов были впоследствии заменены поединками между рабами, а позднее – состязаниями самих эллинов по нескольким видам: кулачный бой, борьба, бег, рукопашный бой, метание диска, стрельба из лука, метание копья и др. Подобные ритуальные состязания описаны в эпической поэме Гомера «Илиада» (песня XXIII), созданной в период разложения первобытной родовой общины.
Погребальные игры у древних греков начинались с бега на колесницах, в котором принимали участие пять возничих. Места и время прохождения колесниц определялись по жребию. Учредителем игр являлся родственник или друг покойного. В поэме «Илиада» – это Ахилл, устроивший погребальные игры в память своего друга Патрокла, участника Троянской войны. Судьей был самый старый и опытный член общины. После каждого вида игр следовало награждение как победителя, так и побежденного. Победителю вручался наиболее ценный, с точки зрения древнего человека, приз:
Из гомеровской поэмы мы узнаем, что награждался также наиболее уважаемый, опытный и храбрый воин, доживший до глубочайшей старости. Это – Нестор, участник сражения с кентаврами, Калидонской охоты, похода аргонавтов и Троянской войны. Ахиллес вручил ему «круглый фиал двусторонний» со следующими словами:
В конце XIX века европейское искусство обратило свой взгляд на восток и стало активно интересоваться эстетикой японской гравюры. Одним из первых, кто стал коллекционировать гравюры укиё-э в России, стал Сергей Китаев, военный моряк и художник-любитель. Ему удалось собрать крупнейшую в стране – а одно время считалось, что и в Европе – коллекцию японского искусства. Через несколько лет после Октябрьской революции 1917 года коллекция попала в Государственный музей изобразительных искусств имени А. С. Пушкина и никогда полностью не исследовалась и не выставлялась.
Одну из самых ярких метафор формирования современного западного общества предложил классик социологии Норберт Элиас: он писал об «укрощении» дворянства королевским двором – институцией, сформировавшей сложную систему социальной кодификации, включая определенную манеру поведения. Благодаря дрессуре, которой подвергался европейский человек Нового времени, хорошие манеры впоследствии стали восприниматься как нечто естественное. Метафора Элиаса всплывает всякий раз, когда речь заходит о текстах, в которых фиксируются нормативные модели поведения, будь то учебники хороших манер или книги о домоводстве: все они представляют собой попытку укротить обыденную жизнь, унифицировать и систематизировать часто не связанные друг с другом практики.
Академический консенсус гласит, что внедренный в 1930-е годы соцреализм свел на нет те смелые формальные эксперименты, которые отличали советскую авангардную эстетику. Представленный сборник предлагает усложнить, скорректировать или, возможно, даже переписать этот главенствующий нарратив с помощью своего рода археологических изысканий в сферах музыки, кинематографа, театра и литературы. Вместо того чтобы сосредотачиваться на господствующих тенденциях, авторы книги обращаются к работе малоизвестных аутсайдеров, творчество которых умышленно или по воле случая отклонялось от доминантного художественного метода.
Культура русского зарубежья начала XX века – особый феномен, порожденный исключительными историческими обстоятельствами и до сих пор недостаточно изученный. В частности, одна из частей его наследия – киномысль эмиграции – плохо знакома современному читателю из-за труднодоступности многих эмигрантских периодических изданий 1920-х годов. Сборник, составленный известным историком кино Рашитом Янгировым, призван заполнить лакуну и ввести это культурное явление в контекст актуальной гуманитарной науки. В книгу вошли публикации русских кинокритиков, писателей, актеров, философов, музы кантов и художников 1918-1930 годов с размышлениями о специфике киноискусства, его социальной роли и перспективах, о мировом, советском и эмигрантском кино.
Книга рассказывает о знаменитом французском художнике-импрессионисте Огюсте Ренуаре (1841–1919). Она написана современником живописца, близко знавшим его в течение двух десятилетий. Торговец картинами, коллекционер, тонкий ценитель искусства, Амбруаз Воллар (1865–1939) в своих мемуарах о Ренуаре использовал форму записи непосредственных впечатлений от встреч и разговоров с ним. Перед читателем предстает живой образ художника, с его взглядами на искусство, литературу, политику, поражающими своей глубиной, остроумием, а подчас и парадоксальностью. Книга богато иллюстрирована. Рассчитана на широкий круг читателей.
Валькирии… Загадочные существа скандинавской культуры. Мифы викингов о них пытаются возвысить трагедию войны – сделать боль и страдание героическими подвигами. Переплетение реалий земного и загробного мира, древние легенды, сила духа прекрасных воительниц и их личные истории не одно столетие заставляют ученых задуматься о том, кто же такие валькирии и существовали они на самом деле? Опираясь на новейшие исторические, археологические свидетельства и древние захватывающие тексты, автор пытается примирить легенды о чудовищных матерях и ужасающих девах-воительницах с повседневной жизнью этих женщин, показывая их в детские, юные, зрелые годы и на пороге смерти. Джоанна Катрин Фридриксдоттир училась в университетах Рейкьявика и Брайтона, прежде чем получить докторскую степень по средневековой литературе в Оксфордском университете в 2010 году.