Иглы мглы - [5]

дробит, шлифует душу,

как море без прикрас

обгладывает сушу?

Швыряя голыши,

гремя о гальку галькой,

волна взбежать спешит

на каждый холмик жаркий.

Бессмысленный напор,

но им и создается

причудливый узор,

хранящий с жизнью сходство.

Вмешаться не берись,

верь в предопределенье.

Не блажь и не каприз

прилив, отлив… Сцепленье

раскрученных планет.

Космические всплески.

Непознанный секрет

механики вселенской.

Но внятен стал прибой

с его прибрежной пеной,

как разговор с собой

о чем-то сокровенном.

Глухой и ровный шум

невидимых насосов.

Ответный рокот дум

на множество вопросов.

А если будет смыт

узор шальной волною,

тем очевидней смысл

в согласье быть с судьбою.

6.08. Гульрипши

ВИД С МОРЯ

Гульрипши… К названию

прислушиваюсь… Соловей

как будто вьет стальною нитью соло.

И, крыльями махая, из ветвей

летит стремглав трепещущее слово.

На солнце зеленеет моря гладь

и переходит в синь у горизонта.

Как хорошо подальше заплывать

и вглядываться в берег зорко!

Садов густая зелень и лесов

окутывает мантиею горы.

Немного в жизни сладостных часов,

когда с самим собою не в раздоре.

Белеет слева зданьями Сухум,

вдоль моря выгнутый, как половинка лука.

Стреляй в меня, не целясь, наобум,

приятельница давняя, разлука!

Я столько раз прощался и страдал,

влюбленный в города, как в женщин.

И драгоценных слов металл

бросал в года, как в воду, боль уменьшив.

Сейчас совсем другой исход,

мне ясен поворот событий.

Я верю: будет новый год

лететь по заданной орбите.

И я еще не раз с женой

и с дочерью сюда приеду…

И будет черноморский зной

над грустью праздновать победу!

Веселый, загорелый и худой,

кивая головой непоседелой,

я встречусь с черноморскою водой

и обниму ее умело.

Плыви, плыви! Смывай печалей груз.

Над опасеньями своими смейся.

Здесь чувств и мыслей сладостный союз

еще не раз затронет сердце.

Еще я съезжу и в Зугдиди, и в Батум,

в Тбилиси, может, напоследок…

Куда влечет свободный ум,

как завещал вольнолюбивый предок.

И трепетная флейта Гюль-муллы,

когда-то тешившая персиянок,

и моря изумрудные валы

еще не раз разбудят спозаранок.

А позже, проследив по карте след

метаний, поисков и странствий,

пусть кто-нибудь вздохнет:

"Ведь был же белый свет

хорош в своем непостоянстве!"

А вечером гуляет молодежь

и, плечи загорело обнаживши,

вдруг повторит сквозь хохот и галдеж:

"Гульрипши!"

За это и люблю тебя, страна,

и потому несет стальная птица

туда, где черноморская волна

о берег не устанет биться.

Я этот шум подслушал и несу

как в сердце шорох крови…

Наверное, вступил я в полосу

незатухающей любови.

Не прекращайся, яростный прибой!

Не бойся о скалу разбиться!

Как нужен спор с судьбою, и с собой,

и с равнодушьем очевидца!

Преодолеть разноречивость сред

и выстоять, и настоять на праве

самим собою быть на склоне лет

и не бездельником в державе.

Запомнится не местное вино,

а — речи, где одна сквозит забота

о мире… Единение одно

людей братает — их работа.

И пусть запомнит на прощанье взгляд

не только рыночные фрески,

не только море и соседний сад,

но взгляд ответный, радостный и резкий.

9.08. Гульрипши

ТЕАТР

Вот и я узнал, как видно, цену

благородству, дружбе и любви…

Что ж, давай, закончим эту сцену,

жизнь моя, скорей антракт зови!

В том антракте — перестук бутылок,

бутерброды, гомон, женский смех…

Самому себе смотрю в затылок,

он, увы, такой же, как у всех.

Очередь покорно разойдется,

чтоб опять вглядеться в новый акт,

веря: побеждает благородство;

понимая: всюду важен такт.

Почему же, веря в провиденье,

мы в быту не ищем красоты,

разрушая хрупкие виденья

в жизнь не воплотившейся мечты?

3.09.

РАБОТА

Перепачканы руки в чернилах,

я фломастер опять заправлял…

И юлит, как в ладонях обмылок,

мысль, что вот он — бесславный финал.

Но подул ветерок из фрамуги,

и подумалось: "Жизнь хороша!

Что ж, работа пусть пачкает руки,

оставалась бы чистой душа…"

3.09.

* * *

Очень часто меня обижали.

И притом — ни за что, ни про что.

Я бы все позанес на скрижали,

только вряд ли кто это прочтет.

Все обиды мои — обыденка.

Так — заноза, осиный укус.

Хватит строить большого ребенка.

Выбрал гуж, так держись и не трусь.

Перемелется жизнь. Разойдется.

Пролетит через сито годов.

И обиды считать не придется

то-то взвоешь — во веки веков.

4.09.

СТИХИ О СЫНЕ

1

Сон-сын, сын-сон,

ветром ночи принесен,

темной мысли в унисон

колыбельный звон.

Сын-сон, сон-сын,

я с тобою не один;

среди жизненных руин

мой ночной рубин.

Сон-сын, сын-сон,

именем не наречен,

тихо спи во мгле времен,

смерти обречен.

Сын-сон, сон-сын,

нежно плачет клавесин;

грозди пламенных рябин

между злых осин.

Я до смерти обречен

слышать с четырех сторон

сумасшедший перезвон:

сон-сын, сын-сон!

2

Я Бог-отец, мой сын убит,

и где могила, неизвестно.

И мать безвинная скорбит,

и пленный дух взывает к мести.

Какие мерзкие скоты!

Кругом Содом, кругом Гоморра…

Стихом о пользе красоты

здесь прополаскивают горло.

Они взялись и за меня,

они распнут меня охотно,

цепями ржавыми гремя

(потом покроют позолотой).

Я мог бы мигом покарать

сонм просвещенных негодяев,

чтоб стала гробом им кровать,

чтобы о мщенье догадались.

Но время покарает их

надежною рукой железной,

им не бывать среди живых,

и месть моя здесь бесполезна.

Они же заживо мертвы,

хрипя в блевотине привычно.

А вы? Со мной согласны вы?

Мне, впрочем, это безразлично.

Я Бог-отец, мой сын убит,