Иерусалимские гарики - [18]

и столько стен оно сломало,

что можно жить вполне беспечно –

от нас зависит очень мало.

Совсем не реки постной шелухи

карающую сдерживают руку,

а просто Бог нас любит за грехи,

которыми развеивает скуку.

Не постичь ни душе, ни уму,

что мечта хороша вдалеке,

ибо счастье – дорога к нему,

а настигнешь – и пусто в руке.

Живу среди своих, а с остальными –

общаюсь, молчаливо признавая,

что можно жить печалями иными,

иную боль и грусть переживая.

Чтоб нам не изнемочь в тоске и плаче,

судьба нас утешает из пространства

то радостью от завтрашней удачи,

то хмелем послезавтрашнего пьянства.

Идея прямо в душу проникает,

идея – это праздник искушения,

идея – это то, что возникает

в уме, который жаждет орошения.

И детские грёзы греховные,

и мудрая горечь облезлых –

куют нам те цепи духовные,

которые крепче железных.

Дав дух и свет любой бездарности,

Бог молча сверху смотрит гневно,

как чёрный грех неблагодарности

мы источаем ежедневно.

Масштабность и значительность задач,

огромность затевающихся дел –

заметней по размаху неудач,

которые в итоге потерпел.

В толкучке, хаосе и шуме,

в хитросплетеньи отношений

любая длительность раздумий

чревата глупостью решений.

Всё в жизни потаённо, что всерьёз,

а наша суета судеб случайных –

лишь пена волн и пыль из-под колес,

лишь искры от костра процессов тайных.

Я плавал в море, знаю сушу,

я видел свет и трогал тьму;

не грех уродует нам душу,

а вожделение к нему.

Размазни, разгильдяи, тетери –

безусловно любезны Творцу:

их уроны, утраты, потери

им на пользу идут и к лицу.

Вера быть профессией не может,

ласточке не родственен петух,

ибо правят должность клерки Божьи,

а в конторе – служба, а не дух.

В извилистых изгибах бытия

я часто лбом на стену клал печать,

всегда чуть не хватало мне чутья,

чтоб ангела от беса отличать.

Нрав у Творца, конечно, крут,

но полон блага дух Господний,

и нас не он обрёк на труд,

а педагог из преисподней.

Увы, рассудком не постичь,

но всем дано познать в итоге,

какую чушь, фуфло и дичь

несли при жизни мы о Боге.

Сметая наши судьбы, словно сор,

не думая о тех, кто обречён,

безумный гениальный режиссёр

всё время новой пьесой увлечён.

Я вдруг почувствовал сегодня –

и почернело небо синее, –

как тяжела рука Господня,

когда карает за уныние.

Три фрукта варятся в компоте,

где плещет жизни кутерьма:

судьба души, фортуна плоти

и приключения ума.

Наш век успел довольно много,

он мир прозрением потряс:

мы – зря надеялись на Бога,

а Бог – Напрасно верил в нас.

Печальный зритель жутких сцен,

то лживо-ханжеских, то честных,

Бог бесконечно выше стен

вокруг земных религий местных.

Недюжинного юмора запас

использовав на замыслы лихие,

Бог вылепил Вселенную и нас

из хаоса, абсурда и стихии.

А жить порой невмоготу –

от угрызений, от сомнений,

от боли видеть наготу

своих ничтожных вожделений.

Сурово относясь к деяньям грешным

(и женщины к ним падки, и мужчины), –

суди, Господь, по признакам не внешним,

а взвешивай мотивы и причины.

Когда азарт и упоение

трясут меня лихой горячкой,

я слышу сиплое сопение

чертей, любующихся скачкой.

А если во что я и верю,

пока моё время течёт,

то только в утрату, потерю,

ошибку, урон и просчёт.

Кивнули, сойдясь поневоле,

и врозь разошлись по аллее,

и каждый подумал без боли,

что вместе им было светлее.

Наши духа горные вершины –

вовсе не фантом и не обман,

а напрягший хилые пружины

ветхий и залёжанный диван.

Всему на свете истинную цену

отменно знает время – лишь оно

сметает шелуху, сдувает пену

и сцеживает в амфоры вино.

Не для литья пустой воды

Бог дал нам дух и речь,

а чтобы даже из беды

могли мы соль извлечь.

Я жил во тьме и мгле,

потом я к свету вышел;

нет рая на земле,

но рая нет и выше.

Я очень рад, что мы научно

постичь не в силах мира сложность;

без Бога жить на свете скучно

и тяжелее безнадёжность.

Я жив: я весел и грущу,

я сон едой перемежаю,

и душу в мыслях полощу,

и чувством разум освежаю.

Увы, но никакие улучшения

в обилии законов и преград

не справятся с тем духом разрушения,

который духу творческому брат.

Нет ни единого штриха

в любом рисунке поведения,

чтоб не таил в себе греха

для постороннего суждения.

У жизни есть мелодия, мотив,

гармония сюжетов и тональность,

а радуга случайных перспектив

укрыта в монотонную реальность.

Живёшь, покоем дорожа,

путь безупречен, прям и прост...

Под хвост попавшая вожжа

пускает всё коту под хвост.

В любой беде, любой превратности,

терпя любое сокрушение,

душа внезапные приятности

себе находит в утешение.

Перед выбором – что предпочесть,

я ни в грусть не впадал, ни в прострацию,

я старался беречь только честь

и спокойно терял репутацию.

Цель нашей жизни столь бесспорна,

что зря не мучайся, приятель:

мы сеем будущего зерна,

а что взойдёт – решит Создатель.

Я знаю, печальный еврей,

что в мире есть власть вездесущая,

что роль моя в жизни моей

отнюдь и совсем не ведущая.

Столько силы и страсти потрачено

было в жизни слепой и отчаянной,

что сполна и с лихвою оплачена

мимолётность удачи нечаянной.

Я чёрной краской мир не крашу,

я для унынья слишком стар;

обогащая душу нашу,

потери – тоже Божий дар.

Мой разум точат будничные хлопоты,

долги над головой густеют грозно,

а в душу тихо ангел шепчет: жопа ты,

что к этому относишься серьёзно

Я врос и вжился в роль балды,

а те, кто был меня умней,