Идиллии - [42]

— Эй, не зевай! — со злостью крикнул Велчо.

Из набитой пазухи Немого, который нагнулся к воде, выпало несколько рыбешек. Он поднял голову, схватился за поясницу, — больше собирать не хотелось.

Велчо стоял посреди бочага, и они опять молча обменялись взглядами.

Внезапно вокруг потемнело: это вороны черным облаком пролетали над долиной и закрыли небесную синеву. Велчо и Немой испуганно подняли глаза. И чтобы шуткой прогнать страх, Ранко нагнулся, поднял из воды рыбешку и швырнул ее прямо в лицо Велчо.

— Не играй… Затем ли мы эту рыбу… — сердито начал тот и осекся…

Немому стало досадно, что Велчо не засмеялся, а рассердился, он сунул руку за пазуху, сгреб целую пригоршню рыбешек и опять швырнул в Велчо.

Велчо взорвался, дернул в сердцах свою рубашку и назло высыпал всю рыбу в воду.

— У-гу-гу… — загоготал Немой, тотчас и он дернул рубашку и, беззаботно шлепая по воде, вышел на песок.

Вылез вслед за ним и Велчо, присел на песке и стай спускать штанины на свои мокрые ноги. Так много рыбы он никогда в своей жизни не видел! И зачем они ее потравили, зачем собирали — чтобы выбросить! «А так, потому что не мучился, чтоб ее поймать… Гонялся бы ты за ней под ракитами, загораживал бы ее у вымоин, небось не бросил бы…» Он-то выбросил вроде бы назло, а Немой словно того и ждал — высыпал не долго думая, выскочил на берег и знать ничего не хочет!.. Худо стало Велчо — больно и за рыбу, и за Немого, и за себя… Словно какой тяжелый грех взял на душу, первый грех, который он осознал.

— М-м-м… — промычал Немой, подошел и толкнул его, приглашая идти.

Велчо встал, передернул плечами, словно хотел отвязаться от него, но, сам того не желая, заплакал и остался стоять на месте.

На ракиты, на ивняки опускались сумерки.

Мольба

Так было еще в колыбели предсказано Золотой Злате — пропоет она песню про Страхила, перельет в нее слово за словом всю свою молодость и силу. Кто слышал ее в тот вечер на посиделках, пока жив, не забудет эту песню, — чистым ключом она забила из глубины девичьего сердца, поднялась над смехом и лукавством, над селом, задремавшим в заботах, и унеслась к потемневшим вершинам — только они в этом мире слушают и понимают вольные песни… И будто сказала тогда Золотая Злата верной своей подружке, что как запела она и глаза прикрыла, перед ней сам Страхил явился — как ветер, бежит по ложбине. И она отдала ему сердце.

Никнет алая роза от первого снега, вянет девичья краса от первой любви. Как только мать ее не лечила, куда только за снадобьем братья не ходили! Напрасно. Ни знахари, ни лекари боль ее не разгадали, заговорами ее не исцелили… Как слегла она, так угасли ясные очи, лицо побледнело, заглох ее голос — диво дивное на все Подолье! Говорила когда-то старая Анна: у кого есть парень — жени его скорее, у кого девица — сговори не медля, а то подрастет, заневестится Золотая Злата, все помолвки расстроит, всех влюбленных разлучит, и не быть в селе ни свадьбам, ни помолвкам, пока сама она не выйдет замуж… Еще девичий платок на лоб не повязала, а каждый вечер мимо них с водопоя молодец на коне едет — Золотую Злату послушать, как из ее серебряного горла два голоса согласно льются. Еще на хоро ее не пускали, а каждый парень, лишь на ноги встанет и захочет жениться, сперва в ее ворота стучит — попытать счастья. Попадало им от ее братьев — до сих пор за три версты их дом обходят, бедняги!.. А как подымет она коромысло и идет, гибкий стан изогнув, на колодец — само солнце над горою станет, заходить за гору не хочет, на красавицу все смотрит: ярче утренней звезды она мерцает. Сколько парней ей ни повстречались, столько сердец обрекла она на муки. Но кто в такие тяжкие годы решится стать мужем Золотой Златы?

Не возводи высокие хоромы, не бери красавицу в жены — не тронут тогда тебя турки!.. Старая это мудрость, старики ее повторяют, но молодой и поныне не смеет махнуть на нее рукою.

Вот почему Золотая Злата не подарила любовь ни одному парню, не дала напиться из своих ведер, взять из своих кос букетик. Искала она себе ровню: такого верного бесстрашного юнака, что пройдет за нее сквозь огонь и воду. Дал бы ей господь, чего душа просит, — соколиные крылья! Полетела бы она через темное Загорье, сама явилась бы перед Страхилом!.. Пускай потом всю жизнь полоскала бы она кровавые рубахи, обтирала дамасские сабли и с одной бы дубравой говорила. Пускай…

Три года томиться и чахнуть — будь то дерево, оно бы засохло, будь то камень, на куски бы раскололся, а девичье сердце — горит в тяжком недуге, горит и не сгорает.

Вот солнце склонилось к закату, посмотрела она в окошко, и сжалось ее сердце. От полуденной дремы село пробудилось, по садам и дворам задвигались медленно тени, отдохнула земля, и вздох ее поднялся по высоким стройным тополям у ограды, прошумел по ветвям до самых верхушек и замер. А что поможет ее несчастной душе улететь, когда оставит она этот прекрасный мир?

…Завтра закроет она глаза, уберут ее цветами, положат на носилки и понесут…

Будьте трижды прокляты души трех ее братьев, если они позволят зарыть ее на кладбище, где старые кресты и надгробья злословят от зари до ночи, где седые старухи и несчастные вдовы приходят только болтать да охать. Что делать ей, Злате, средь жалоб и сплетен! Там, на горе высокой, пусть ее схоронят, на зеленой поляне гроб пусть поставят! Солнце спозаранку поляну освещает, вечером ветер прохладой овевает, и все лето дивные цветы там расцветают. Пусть три ее брата в высокой могиле прорубят три оконца: в первое оконце пусть солнце светит, чтоб она, красавица, всегда красой сияла; в другое оконце пусть ветер веет, чтоб тлен и плесень ее не коснулись; а третье оконце на село пусть смотрит, чтоб было ей слышно, как ее подружки, названые сестры, заиграют песни. Как заслышит песню про Страхила-воеводу, и она свой голос взовьет над дубравой, и сольется песня ее и подружек. Слушай, деверь — молодой ясень, слушай, свекровь — земля сырая, какой песне Золотая Злата молодость и жизнь свою отдала!