Иди и умри - [42]

Узнав о трагедии, Генка, который весь день требовал немедленно освободить его от незаконных посягательств на его свободу, вдруг сник и требовать перестал. Более того, стал что-то мямлить о возможности давать показания, но только в случае, если ему будут предоставлены исчерпывающие доказательства гарантии сохранения жизни. Первым шагом навстречу он был готов признать решение следователя о подготовке документов в суд для его последующего ареста и оставления в СИЗО города Тернова, где он и находится сейчас. Удивительно, но следователь ему не отказал. Более того, он пошел Генке навстречу. Того свозили в Центральный суд, и судья Левенец арестовал его, ничуть не сомневаясь в законности своих действий. А кто бы стал сомневаться, когда на столе явка с повинной, нацарапанная рукой Генки, в которой он подробно описал чувство гнева Коровякова-отца, когда тот узнал о приговоре судьи Струге.

Вместе с Генкой следователь хотел привезти и самого страдальца, но не смог обнаружить его в Тернове. Как выяснилось, всего за полчаса до приезда прокурорского работника тот был срочно вызван в Москву и теперь, наверное, уже расставлял вещи в СВ-купе поезда Владивосток – Москва.

На фоне этой суеты, различимой лишь тому самому узкому кругу лиц, о котором шла речь в начале главы, спокойными выглядели лишь двое. Судья Струге и человек, который уже более недели пытался остаться с ним наедине. Но у последнего для этого постоянно не хватало возможностей, а у первого – желания. Как бы то ни было, вопрос ныне стоял так: встретятся или не встретятся?

Ответ на него появился лишь на второй день после того, как директора департамента по транспорту администрации города Тернова Коровякова задержали на Казанском вокзале в Москве работники Генпрокуратуры.

Коровяков ехал в Москву не потому, что того требовали обстоятельства в департаменте по транспорту. Он рвался в столицу к человеку, приближенному к администрации одного всемогущего человека. Именно на встречу с ним ставил Коровяков, когда понял, что так удачно созданный план мести за поруганную честь единственного наследника вышел весь без остатка из-за серии мелких, не заметных сразу промахов. Промахи слагались в большую ошибку, ошибка росла, приумножала свое отрицательное значение, и до полного краха оставался какой-то шаг. Коровяков ехал не с пустыми руками. Он хорошо знал человека, к которому за день до отъезда напросился на аудиенцию, а потому сотрудники прокуратуры, задержавшие его при выходе на перрон Казанского вокзала, обнаружили в сумке двести тысяч долларов. Представить слугам закона эту сумму как командировочные было бы глупо изначально, однако директор департамента решился. С некоторых пор он все делал поспешно, необдуманно. Вот и сейчас не повезло. Но все могло бы быть иначе, приедь Коровяков-старший с отступными за сына чуть раньше. Весной, например. Или – в прошлом году. Ну, или в будущем. Ребята из МУРа застопорили бы директора департамента в столице, дождались людей из Терновской прокуратуры, а там…

А так он попал. В самый разгар путины. Одни, увешав весь город фотографиями байкеров, призывали голосовать за Партию мотоциклистов, вторые, насмотревшись «Волка» с Николсоном, по ночам стали коситься друг на друга и выявлять оборотней. Еще не закончились «погоны», как переориентировались на «пиджаки». На одного из таких «пиджаков» оказался похож Коровяков-старший. Уж очень прокурорским из Москвы захотелось узнать о предназначении суммы, находящейся в дорожном кейсе директора департамента мэрии сибирского города. Так заботливый отец попал, как туша на разделку. Сочная вырезка осталась в Москве, быстрые копыта и сжавшийся огузок прокурорские московские передали терновским прокурорским. Московский горсуд – не городской суд Лондона. Тут бред о «политическом заказе» прокатывает крайне редко, и гуманизм к немым фраерам не проявляют. Но из несовершенства судебной системы в России никто секретов и не делает. Потому и идут реформы. Будет у нас завтра лучше, чем в Англии, обязательно будет, но вот вчера Коровяков в Москву приехал зря.

Однако обо всем этом ничего не знал человек, приглашенный Коровяковым в Тернов в качестве специалиста по щепетильным вопросам. Ему было неведомо, что Коровяков оставил его в этом городе, сбежав в Москву, он не знал, что в его услугах больше никто не нуждается. Двадцать тысяч долларов – пятидесятипроцентный аванс за исполнение будущей работы – были перечислены на его счет в столичном банке. И он, обуреваемый желанием получить остальную половину, не позволял себе ложиться спать сегодня, не выполнив за день ту часть работы, что наметил вчерашним вечером.

После стрельбы, которую он учинил в здании суда, стало ясно – стена, образовавшаяся между ним и жертвой в день убийства первого милиционера, только прочилась и высилась. Тревожило и отсутствие Коровякова. Обычно они созванивались два раза в день. Первый раз в период между часом и двумя, второй раз – около девяти вечера. И сегодняшний день, четырнадцатого ноября, оказался единственным за две недели общения, когда Коровяков ни разу не позвонил сам и дозвониться до него было невозможно.