Идеология Зазеркалья - [11]

Совершенно очевидно, что в разработке теории пролетарской революции понятие «пролетариат» было для Ленина исходным. Но столь же очевидно, что численность и состояние российского пролетариата мало соответствовали предназначенной ему роли. Чтобы выполнить свою историческую миссию — «освободить себя и весь русский народ от рабства», пролетариату, способному не более чем на «стихийное» рабочее движение, необходимы были революционное сознание, теория «научного коммунизма». И то и другое в условиях форсирования русской революции, ее проведения в кратчайшие сроки, предназначалось внести в пролетарскую «массу» «революционно-социалистической» интеллигенции (таков главный тезис ленинской работы 1902 года «Что делать?»).

Обратим внимание — лучшей, прогрессивнейшей части интеллигенции, возглавившей, по Ленину, третий этап освободительного движения в России. Недаром язвительная оценка именно этой части интеллигенции, вечно нарушающей естественный, нормальный ход исторического развития России избытком своего революционного сознания и нетерпения, оценка, которая, по существу, и составила пафос знаменитого сборника «Вехи», вызвала у Ленина редкий даже для него по силе эмоций приступ политической ярости.

В то же время отношение Ленина к интеллигенции всегда отличалось крайней дифференцированностью: симпатичная ему «революционно-социалистическая» интеллигенция была в России в таком же дефиците, как и ожидающий в своем темном царстве луча света пролетариат. В целом же приходилось иметь дело с интеллигенцией «буржуазной», ее «гнилым гуманизмом», «вечным хныканьем» и, главное, явными симпатиями к западноевропейской модели социал-демократии. Свое бесконечное раздражение против этой интеллигенции Ленину приходилось временно умерять, поскольку после победоносной революции страна остро нуждалась в «спецах» — научно-технических, административно-управляющих, экономически образованных.

Ленин сделал, казалось бы, все возможное, чтобы окончательно развенчать этот социальный слой, к которому сам имел честь принадлежать: «хлюпики», «дрянные душонки», «интеллигентская челядь» и, в конце концов, «просто… говно». Это, впрочем, не помешало ему возложить на интеллигенцию главную задачу, без выполнения которой вся выстроенная им система «диктатуры пролетариата» была бы невозможна даже и теоретически: для подобной диктатуры надо было внести в рабочий класс «революционное сознание». Традиционно яростная в стане русской интеллигенции борьба радикалов с либералами и консерваторами, которые в равной степени терпеть не могли радикалов, вечно расшатывающих устои общества, закончилась полной победой радикалов. Успешно выполнив ленинскую задачу, одухотворенные «революционным сознанием» радикалы раннего, «октябрьского», разлива начали отправлять консерваторов и либералов по этапу, а после политических процессов 1930-х годов сами отправились вслед за ними…

С конца 1930-х советская власть фактически осталась без интеллигенции: чем дальше, тем основательнее, на протяжении полувека в интеллигенцию и во власть просачивались люди необразованные, не очень умные, мало читающие и, уж конечно, не пишущие. Привыкшая быть в России «при дворе», интеллигенция постепенно оказалась «при дворне», и это не могло не отразиться на общем уровне культуры. В то же время и «сознательность» пролетариата, даже «в период исключительного подъема всех душевных сил» этого класса, наводила вождя на грустные размышления — слишком много здесь было, по его мнению, «людей не мыслящих и мыслить не способных». Мыслить за них приходилось другим. Да и как иначе было поступать, если вообще «рабочим было неясно, в чем состоит новая система», если даже и во времена Гражданской войны в целом «трудящиеся России еще несознательно относились к своим задачам»…

Как ни парадоксально, но при всей ставке партии на пролетариат, который, естественно, был пригоден для революции, как слой достаточно локальный, организованный и «лишенный частной собственности», больше, чем остальные, тоже эксплуатируемые, массы, Ленин с точки зрения «сознательности» и «интеллекта» принципиальной разницы между пролетариатом и крестьянством не видел, часто объединяя их общим понятием «массы»: «многомиллионные народные (особенно крестьянские и ремесленные) массы, осужденные всем современным обществом на темноту, невежество и предрассудки», необходимо было «пробудить от сна», «встряхнуть с самых различных сторон самыми различными способами» и т. д. и т. п.

Постоянно подчеркивая «зачаточность» форм сознания и «стихийный элемент» в массовом поведении, Ленни опасался, что «распыленная, бессознательная масса» способна «превратиться в игрушку ловких политиканов, которые являются всегда вовремя». Надо помочь рабочему классу «усвоить», что он — «господствующий», преодолеть «робость» в «выдвигании» (так в тексте. — В. К.) самого себя «для управления государством». Иногда возникает даже впечатление, что в толковании понятия «масса» Ленин утрачивает цепкий классовый критерий и готов оперировать экзистенциальными масштабами. Иначе трудно воспринять излюбленное ленинское выражение — «человеческий материал»: «Мы можем (и должны) начать строить социализм не из специально созданного нами человеческого материала, а из того, что оставлен нам в наследство капитализмом». Мысль эта варьируется на все лады, не оставляя, однако, сомнения в недоброкачественности «материала», его «косности, распущенности, мелкобуржуазном эгоизме»: «массовый человеческий материал, испорченный веками и тысячелетиями рабства, крепостничества, капитализма … войной всех против всех из-за местечка на рынке, из-за более высокой цены на продукт или (подумать только до чего доходят амбиции «материала»! — В. К.) за труд».