Идеология и идеологические аппараты государства - [15]
В этом представлении у нас остались только следующие термины: “субъект”, “сознание”, “верование”, “поступки”. Обратимся к центральному и самому важному термину из этой четверки, от которого все как раз и зависит: “субъекту”.
И выдвинем два связанных друг с другом тезиса:
1. Практическая деятельность существует только в форме идеологии и зависит от нее.
2. Идеология существует только в субъекте и для субъекта.
Теперь мы можем вернуться к нашему центральному тезису.
Идеология обращается к индивидуумам как к субъектам
Этот тезис призван объяснить наше последнее предположение: идеология существует только в субъекте и для субъекта. Мы понимаем под этим то, что идеология существует только для конкретных субъектов и это назначение идеологии возможно только в субъекте: под категорией субъекта мы понимаем и его функционирование.
Тем самым мы хотим сказать, что, хотя она и возникает под этим именем (субъект) только вместе с появлением буржуазной идеологии, прежде всего с появлением идеологии юридической[24], категория субъекта (который может функционировать и под другими именами: например, у Платона это душа, Бог и так далее) является конститутивной категорией всякой идеологии, какова бы ни была ее принадлежность (локальная или классовая) и каковы бы ни были ее исторические рамки, поскольку у идеологии нет истории.
Мы сказали, что категория субъекта является конститутивной для всякой идеологии, но в то же время надо отметить, что категория субъекта является конститутивной для всякой идеологии только потому, что (определяющая) функция всякой идеологии – “конституировать” конкретных индивидуумов в субъектов. Именно в этом двойном процессе конституирования и осуществляется функционирование всякой идеологии, поскольку идеология есть не что иное, как функционирование в материальных формах существования этого функционирования.
Чтобы лучше понять дальнейшие выводы, следует напомнить, что тот, кто пишет эти строки, и его читатель тоже являются субъектами, то есть идеологическими субъектами (тавтологическое утверждение); это значит, что автор, как и читатель этих строк, “спонтанно” или “естественно” живут в идеологии, в том смысле, в котором мы говорим, что “человек по своей природе является идеологическим животным”.
То, что автор, раз он пишет эти претендующие на научность строки, как “субъект” совершенно отсутствует в “своем” научном дискурсе (так как всякий научный дискурс – это, по определению, дискурс без субъекта, ведь “субъект науки” существует только в идеологии этой науки) – это уже другой вопрос, который мы пока оставим в стороне.
Как восхитительно говорит апостол Павел, именно в “логосе”, то есть в идеологии, мы обладаем “бытием, движением и жизнью”. Из этого следует, что для вас, как и для меня, категория субъекта является первой “очевидностью” (очевидности всегда первые): ясно, что и вы, и я – все мы – являемся субъектами (свободными, юридическими и так далее). Как и все очевидности, включая ту, согласно которой слово “обозначает какую-то вещь” или “обладает каким-то значением” (то есть включает в себя очевидность “прозрачности” языка), эта очевидность, что вы и я являемся субъектами – и что это не является для нас проблемой, – есть идеологический эффект, элементарный идеологический эффект[25]. Идеологии свойственно навязывать (не акцентируя на этом внимания, поскольку речь идет об “очевидностях”) очевидности как очевидности, которые мы не можем не узнать и сталкиваясь с которыми мы неизменно и самым естественным образом восклицаем (вслух или в “тишине нашего сознания”): “Это же очевидно! Все так! Так оно и есть!”
В этом восклицании осуществляется функция идеологического узнавания, которая является одной из двух функций идеологии как таковой (поскольку ее обратная сторона – функция непризнавания).
Возьмем конкретный пример. У всех у нас есть друзья, которые, постучав в дверь и услышав наш вопрос “Кто там?”, отвечают (поскольку для них “это очевидно”): “Это я!”. А мы, в свою очередь, их узнаем: это “она” или “он”. Мы открываем дверь, и перед нами, действительно, “он” или “она”. Возьмем другой пример. Увидев на улице кого-то, кого мы (у)знаем, мы делаем знак, что узнали его (и что признали, что он нас узнал), говоря ему: “Привет, дружище!” – и пожимая его руку (практический материальный ритуал идеологического узнавания в повседневной жизни, по крайней мере, во Франции; в других странах есть другие ритуалы).
Этим предварительным замечанием и его конкретными иллюстрациями я хочу только отметить, что вы и я всегда уже являемся субъектами и в качестве таковых без устали практикуем ритуалы идеологического узнавания, гарантирующие нам, что мы действительно являемся конкретными, отдельными субъектами, которых невозможно спутать и (естественно) заменить. То, что я в данный момент пишу, и то, что вы в данный момент читаете[26], тоже в этом отношении является ритуалом идеологического узнавания, включая ту “очевидность”, с которой вам может навязываться “истина” моих измышлений или “ошибок”.
Но признание того, что мы являемся субъектами и что мы функционируем в практических ритуалах самой элементарной повседневности (пожатие руки; тот факт, что вас зовут по имени; факт осознания – даже если я этого не замечаю, – что у вас “есть” имя собственное, по которому вас узнают как сингулярного субъекта и так далее), дает нам лишь “осознание” нашей непрекращающейся (вечной) практики идеологического узнавания – ее осознание, то есть признание, – но оно ни в коем случае не дает нам (научного) знания о механизме этого узнавания. А ведь именно к этому знанию следует прийти, если мы хотим, держа свою речь в идеологии, то есть внутри этой идеологии, выработать такой дискурс, который бы порвал с идеологией, чтобы отважиться положить начало научному дискурсу (лишенному субъекта) об идеологии.
В философском смысле Ленин непереносим — или был непереносим какое-то время — для всех нас. Потому что в глубине души вопреки всем разговорам о догматичности ленинской философии философы интуитивно чувствуют: не в этом суть дела… Знаю, говорит Ленин, мои формулировки и определения расплывчаты; знаю, философы будут обвинять материализм в "метафизичности". Но суть не в этом. Я не просто не разделяю их философию, я отношусь к философии иначе, я воспринимаю ее как практику… И подлинная проблема в том, что Ленин поставил под вопрос эту традиционную философскую практику и предложил взамен совершенно иное отношение к философии.
Книга Луи Альтюссера «За Маркса» — важнейший текст западного марксизма после Второй мировой войны, выдержавший с момента своей первой публикации пятнадцать переизданий. Он произвел революцию в прочтении классических работ Маркса, заложив основы нового понимания философии, политики, истории. Книга содержит разработку базовых понятий, составивших фундамент так называемого «структуралистского» или «недиалектического» марксизма.
Книга посвящена жизни и творчеству М. В. Ломоносова (1711—1765), выдающегося русского ученого, естествоиспытателя, основоположника физической химии, философа, историка, поэта. Основное внимание автор уделяет философским взглядам ученого, его материалистической «корпускулярной философии».Для широкого круга читателей.
Русская натурфилософская проза представлена в пособии как самостоятельное идейно-эстетическое явление литературного процесса второй половины ХХ века со своими специфическими свойствами, наиболее отчетливо проявившимися в сфере философии природы, мифологии природы и эстетики природы. В основу изучения произведений русской и русскоязычной литературы положен комплексный подход, позволяющий разносторонне раскрыть их художественный смысл.Для студентов, аспирантов и преподавателей филологических факультетов вузов.
В монографии на материале оригинальных текстов исследуется онтологическая семантика поэтического слова французского поэта-символиста Артюра Рембо (1854–1891). Философский анализ произведений А. Рембо осуществляется на основе подстрочных переводов, фиксирующих лексико-грамматическое ядро оригинала.Работа представляет теоретический интерес для философов, филологов, искусствоведов. Может быть использована как материал спецкурса и спецпрактикума для студентов.
Книга посвящена жизни и творчеству видного французского философа-просветителя Э. Б. де Кондильяка, представителя ранней, деистической формы французского материализма. Сенсуализм Кондильяка и его борьба против идеалистической метафизики XVII в. оказали непосредственное влияние на развитие французского материализма.Для широкого круга.
«…У духовных писателей вы можете прочесть похвальные статьи героям, умирающим на поле брани. Но сами по себе «похвалы» ещё не есть доказательства. И сколько бы таких похвал ни писалось – вопрос о христианском отношении к войне по существу остаётся нерешенным. Великий философ русской земли Владимир Соловьёв писал о смысле войны, но многие ли средние интеллигенты, не говоря уж о людях малообразованных, читали его нравственную философию…».
В монографии раскрыты научные и философские основания ноосферного прорыва России в свое будущее в XXI веке. Позитивная футурология предполагает концепцию ноосферной стратегии развития России, которая позволит ей избежать экологической гибели и позиционировать ноосферную модель избавления человечества от исчезновения в XXI веке. Книга адресована широкому кругу интеллектуальных читателей, небезразличных к судьбам России, человеческого разума и человечества. Основная идейная линия произведения восходит к учению В.И.