Идеология и идеологические аппараты государства - [16]
Итак, чтобы понять, почему категория субъекта является конститутивным элементом идеологии, которая существует, только конституируя конкретных субъектов в субъектов, я использую необычный способ изложения, достаточно “конкретный”, чтобы его узнали, но достаточно абстрактный, чтобы его можно было мыслить и осмыслять ради получения нового знания.
Для начала я бы сказал следующее: всякая идеология обращается к конкретным индивидуумам как к конкретным субъектам через функционирование категории субъекта.
Это утверждение предполагает, что мы на данный момент будем различать конкретных индивидуумов, с одной стороны, и конкретных субъектов, с другой, хотя на этом уровне и есть только конкретный субъект, выраженный конкретным индивидуумом.
Итак, мы полагаем, что идеология “действует”, или “функционирует”, таким образом, что “вербует” субъектов в среде индивидуумов (она вербует их всех) или “трансформирует” индивидуумов в субъектов (она трансформирует их всех), то есть тем самым образом, который мы называем “обращением” (l'interpellation) и который можно себе представить в виде самого банального, ежедневного обращения полицейского (или кого-то другого): “Эй, вы, там!”[27].
Раз мы полагаем, что воображаемая теоретическая сцена протекает на улице, к нам оборачивается индивидуум, которого окликнули. В результате этого простого разворота своего тела на 180 градусов он становится субъектом. Почему? Потому что он признает, что обращение адресовано “именно” ему и что “это обратились именно к нему”, а не к кому-то другому. Опыт показывает, что практическая коммуникация обращения такова, что обращение практически никогда не минует того, на кого оно направлено: будь это окрик или свисток, окликаемый всегда узнает, что обращаются именно к нему. И все же это довольно странный феномен, который, несмотря на большое число тех, которым “есть, в чем себя упрекнуть”, необъясним одним только “чувством вины”.
Конечно же, ради удобства и ясности изложения нашей небольшой теоретико-театральной зарисовки мы вынуждены были представить вещи в форме небольшого отрывка, имеющего свое начало и конец, то есть в форме временнóй последовательности. Есть прогуливающиеся индивидуумы. Где-то, обычно за их спиной, раздается окрик: “Эй, вы, там!”. Один индивидуум (на 90% это будет тот, к кому обращались) оборачивается, полагая/подозревая/зная, что речь идет о нем, то есть признавая, что обратились “именно к нему”. Но в реальности все происходит не в линейной последовательности, то есть одно после другого. Существование идеологии и обращение к индивидуумам как к субъектам – одно и то же.
Можно добавить: то, что, как нам кажется, происходит вне идеологии (в данном случае на улице), на самом деле происходит в идеологии. То есть то, что в реальности происходит в идеологии, кажется, происходит вне нее. Поэтому те, кто находятся в этой идеологии, по определению, полагают себя вне идеологии. Это один из эффектов идеологии, практическое отрицание идеологического характера идеологии самой же идеологией, ведь она никогда не скажет: “Я идеологична”. Нужно оказаться вне идеологии, то есть в научном знании, чтобы можно было сказать: “Я пребываю в идеологии” (случай, совершенно исключительный) или “Я пребывал в идеологии” (случай, более распространенный). Хорошо известно, что обвинение в принадлежности к идеологии имеет значение только по отношению к другим, никогда по отношению к самому себе (если только не быть действительно спинозистом или марксистом, что в этом отношении одно и то же). Это значит, что для идеологии нет ничего внешнего (по отношению к ней самой), но что в то же время она целиком находится вовне (для науки и для реальности).
Спиноза это прекрасно объяснил двумя веками ранее Маркса, который исходил из такого понимания, не вдаваясь в детали. Тем не менее, оставим этот момент, хотя он и важен не только теоретически, но и непосредственно политически, потому что, например, вся теория критики и самокритики, этого золотого правила практики марксистско-ленинской классовой борьбы, зависит от него.
Итак, идеология обращается к индивидуумам как к субъектам. Так как идеология вечна, нам теперь следует избавиться от той формы темпоральности, в которой мы представили функционирование идеологии, и сказать следующее: идеология всегда-уже обращается к индивидуумам как к субъектам, что значит, что индивидуумы всегда-уже обращены идеологией в субъектов, и это неизбежно ведет нас к последнему утверждению: индивидуумы всегда-уже являются субъектами. Следовательно, индивидуумы “абстрактны” по отношению к субъектам, которыми они всегда-уже являются. Это утверждение может показаться парадоксальным.
То, что индивидуум всегда-уже является субъектом, еще до своего рождения, – это простая реальность, доступная каждому, в ней нет ничего парадоксального. Фрейд показал, что индивидуумы всегда “абстрактны” по отношению к тем субъектам, которыми они всегда-уже являются, обратив внимание на то, каким идеологическим ритуалом окружено ожидание “рождения” – этого “счастливого события”. Каждый знает, насколько ждут рождения ребенка. Что на языке прозы означает (если отбросить в сторону “сантименты”, то есть те формы семейной отеческой/материнской/супружеской/братской идеологии, в которой ожидается рождение ребенка), что результат заранее достигнут, что ребенок будет носить фамилию своего отца, у него будет своя идентичность и она будет незаменима. Таким образом, до своего рождения ребенок – это всегда-уже субъект, предписанный бытию особой семейной идеологической конфигурации, в которой его “ждали” после того, как он был зачат. Стоит ли говорить о том, что эта семейная идеологическая конфигурация структурирована в своем целом и что именно в этой неумолимой и более или менее “патологической” (если можно употребить тут этот термин) структуре упомянутый будущий-субъект должен “найти” “свое” место, то есть “стать” тем сексуальным субъектом (мальчиком или девочкой), которым он уже заранее является. Понятно, что эта идеологическая необходимость и предустановление, а также все ритуалы семейного воспитания и образования имеют некоторое отношение к тому, что Фрейд изучал в форме догенитальных и генитальных “фаз” сексуальности, то есть в “виде” того, что он определил как бессознательное. Но не будем больше об этом говорить.
В философском смысле Ленин непереносим — или был непереносим какое-то время — для всех нас. Потому что в глубине души вопреки всем разговорам о догматичности ленинской философии философы интуитивно чувствуют: не в этом суть дела… Знаю, говорит Ленин, мои формулировки и определения расплывчаты; знаю, философы будут обвинять материализм в "метафизичности". Но суть не в этом. Я не просто не разделяю их философию, я отношусь к философии иначе, я воспринимаю ее как практику… И подлинная проблема в том, что Ленин поставил под вопрос эту традиционную философскую практику и предложил взамен совершенно иное отношение к философии.
Книга Луи Альтюссера «За Маркса» — важнейший текст западного марксизма после Второй мировой войны, выдержавший с момента своей первой публикации пятнадцать переизданий. Он произвел революцию в прочтении классических работ Маркса, заложив основы нового понимания философии, политики, истории. Книга содержит разработку базовых понятий, составивших фундамент так называемого «структуралистского» или «недиалектического» марксизма.
Книга посвящена жизни и творчеству М. В. Ломоносова (1711—1765), выдающегося русского ученого, естествоиспытателя, основоположника физической химии, философа, историка, поэта. Основное внимание автор уделяет философским взглядам ученого, его материалистической «корпускулярной философии».Для широкого круга читателей.
Русская натурфилософская проза представлена в пособии как самостоятельное идейно-эстетическое явление литературного процесса второй половины ХХ века со своими специфическими свойствами, наиболее отчетливо проявившимися в сфере философии природы, мифологии природы и эстетики природы. В основу изучения произведений русской и русскоязычной литературы положен комплексный подход, позволяющий разносторонне раскрыть их художественный смысл.Для студентов, аспирантов и преподавателей филологических факультетов вузов.
В монографии на материале оригинальных текстов исследуется онтологическая семантика поэтического слова французского поэта-символиста Артюра Рембо (1854–1891). Философский анализ произведений А. Рембо осуществляется на основе подстрочных переводов, фиксирующих лексико-грамматическое ядро оригинала.Работа представляет теоретический интерес для философов, филологов, искусствоведов. Может быть использована как материал спецкурса и спецпрактикума для студентов.
Книга посвящена жизни и творчеству видного французского философа-просветителя Э. Б. де Кондильяка, представителя ранней, деистической формы французского материализма. Сенсуализм Кондильяка и его борьба против идеалистической метафизики XVII в. оказали непосредственное влияние на развитие французского материализма.Для широкого круга.
«…У духовных писателей вы можете прочесть похвальные статьи героям, умирающим на поле брани. Но сами по себе «похвалы» ещё не есть доказательства. И сколько бы таких похвал ни писалось – вопрос о христианском отношении к войне по существу остаётся нерешенным. Великий философ русской земли Владимир Соловьёв писал о смысле войны, но многие ли средние интеллигенты, не говоря уж о людях малообразованных, читали его нравственную философию…».
В монографии раскрыты научные и философские основания ноосферного прорыва России в свое будущее в XXI веке. Позитивная футурология предполагает концепцию ноосферной стратегии развития России, которая позволит ей избежать экологической гибели и позиционировать ноосферную модель избавления человечества от исчезновения в XXI веке. Книга адресована широкому кругу интеллектуальных читателей, небезразличных к судьбам России, человеческого разума и человечества. Основная идейная линия произведения восходит к учению В.И.