Идеология и идеологические аппараты государства - [13]
Говоря марксистским языком, если верно, что представление о реальных условиях существования индивидуумов – занимающих различные посты деятелей производства, эксплуатации, репрессии, идеологизации и научной практики – в конечном счете связано с отношениями производства и теми отношениями, что зависят от отношений производства, мы можем сказать следующее: всякая идеология в своей необходимо воображаемой деформации представляет не существующие отношения производства (и отношения, зависящие от них), а прежде всего – все (воображаемое) отношение индивидуумов к производственным отношениям и вытекающим из них отношениям. Таким образом, в идеологии представлена не система реальных отношений, которым подчинено существование индивидуумов, а воображаемое отношение этих индивидуумов к реальным отношениям, в которых они живут.
Если все так и есть, то вопрос о “причине” воображаемой деформации реальных отношений в идеологии отпадает сам собой и его следует заменить другим: почему данное индивидуумам представление об их (индивидуальном) отношении к тем социальным отношениям, которым подчинены условия их существования, а также коллективная и индивидуальная жизнь, является непременно воображаемым? И какова природа этого воображения? Поставив вопрос таким образом, мы отметаем идею о “клике”[22] индивидуумов (попов и деспотов), авторов этой великой идеологической мистификации, а также идею об отчужденном характере реального мира. В продолжении нашей работы мы увидим почему. А пока остановимся на этом.
Тезис II: идеология обладает материальным существованием.
Мы уже затрагивали этот тезис, говоря о том, что “идеи”, или “представления”, из которых, как кажется, и состоит идеология, обладают не идеальным, концептуальным или духовным существованием, а существованием материальным. Мы даже полагали, что идеальное, концептуальное или духовное существование “идей” связано исключительно с идеологией “идеи” и идеологией идеологии, и, добавим, идеологии того, что, как кажется, “основывает” эту концепцию со времен возникновения наук, то есть того, что ученые в своей спонтанной идеологии представляют себе как ложные или верные “идеи”. Разумеется, представляя этот тезис в виде утверждения, мы еще ничего не доказываем. Мы просто хотим, чтобы, скажем, во имя материализма он встретил благоприятный прием. Чтобы защитить его, нам понадобится более детальное рассмотрение.
Этот предполагаемый тезис о недуховном, материальном существовании “идей” или иных “представлений” на самом деле необходим, чтобы мы могли развивать свой анализ природы идеологии. Или, вернее, он будет нам полезен, чтобы можно было яснее увидеть то, что всякий более или менее серьезный анализ какой-либо идеологии сразу же эмпирически открывает более или менее критическому наблюдателю.
Говоря об идеологических аппаратах государства и их практиках, мы утверждали, что каждая из них является реализацией какой-либо идеологии (поскольку единство этих различных локальных идеологий – религиозных, нравственных, юридических, политических, этических и так далее – обеспечивается подчинением господствующей идеологии). Напомним этот тезис: идеология всегда существует в некоем аппарате, в его практической деятельности или практиках. Это существование материально.
Разумеется, материальное существование идеологии в некоем аппарате и его практической деятельности не обладает той же модальностью, что материальное существование булыжника мостовой или ружья. Но, даже рискуя быть обвиненными в неоаристотелизме (напомним, что Маркс очень высоко ценил Аристотеля), мы будем утверждать, что “материя может пониматься в нескольких смыслах” или, вернее, что она существует в различных модальностях, каждая из которых, в конечном счете, коренится в “физической” материи.
А раз так, сократим наш путь и посмотрим, что происходит в тех “индивидуумах”, которые живут в идеологии, то есть в детерминированном представлении о мире (религиозном, нравственном и так далее), воображаемая деформация которого зависит от их воображаемого отношения к условиям своего существования, то есть, в конечном счете, к производственным и классовым отношениям (идеология = воображаемое отношение к реальным отношениям). Скажем, что это воображаемое отношение само обладает материальным существованием.
* * *
Теперь можно констатировать следующее.
Человек верит в бога или в долг, справедливость и так далее. Эта вера происходит (для всех, то есть для всех тех, кто живет в идеологическом представлении об идеологии, которая редуцирует идеологию к идеям, по определению, обладающим духовным существованием) из идей этого индивидуума, то есть от него самого как субъекта, обладающего сознанием, в котором содержатся идеи о его веровании. Из чего, то есть из установления этого “концептуального” и чисто идеологического механизма (субъект обладает сознанием, в котором он свободно формирует и признает те идеи, в которые верит), (материальное) поведение этого субъекта вытекает совершенно естественным путем.
Такой индивидуум ведет себя тем или иным образом, то есть выбирает то или иное практическое поведение, а также принимает участие в некоторых установленных практиках, являющихся практиками того идеологического аппарата, от которого “зависят” те идеи, которые он свободно выбрал в своем сознании в качестве субъекта. Если он верит в бога, он ходит в церковь на мессу, становится на колени, молится, исповедуется, искупает свои грехи (раньше этот процесс был материальным
В философском смысле Ленин непереносим — или был непереносим какое-то время — для всех нас. Потому что в глубине души вопреки всем разговорам о догматичности ленинской философии философы интуитивно чувствуют: не в этом суть дела… Знаю, говорит Ленин, мои формулировки и определения расплывчаты; знаю, философы будут обвинять материализм в "метафизичности". Но суть не в этом. Я не просто не разделяю их философию, я отношусь к философии иначе, я воспринимаю ее как практику… И подлинная проблема в том, что Ленин поставил под вопрос эту традиционную философскую практику и предложил взамен совершенно иное отношение к философии.
Книга Луи Альтюссера «За Маркса» — важнейший текст западного марксизма после Второй мировой войны, выдержавший с момента своей первой публикации пятнадцать переизданий. Он произвел революцию в прочтении классических работ Маркса, заложив основы нового понимания философии, политики, истории. Книга содержит разработку базовых понятий, составивших фундамент так называемого «структуралистского» или «недиалектического» марксизма.
Серия «Новые идеи в философии» под редакцией Н.О. Лосского и Э.Л. Радлова впервые вышла в Санкт-Петербурге в издательстве «Образование» ровно сто лет назад – в 1912—1914 гг. За три неполных года свет увидело семнадцать сборников. Среди авторов статей такие известные русские и иностранные ученые как А. Бергсон, Ф. Брентано, В. Вундт, Э. Гартман, У. Джемс, В. Дильтей и др. До настоящего времени сборники являются большой библиографической редкостью и представляют собой огромную познавательную и историческую ценность прежде всего в силу своего содержания.
Атеизм стал знаменательным явлением социальной жизни. Его высшая форма — марксистский атеизм — огромное достижение социалистической цивилизации. Современные богословы и буржуазные идеологи пытаются представить атеизм случайным явлением, лишенным исторических корней. В предлагаемой книге дана глубокая и аргументированная критика подобных измышлений, показана история свободомыслия и атеизма, их связь с мировой культурой.
В книге рассматриваются жизненный путь и сочинения выдающегося английского материалиста XVII в. Томаса Гоббса.Автор знакомит с философской системой Гоббса и его социально-политическими взглядами, отмечает большой вклад мыслителя в критику религиозно-идеалистического мировоззрения.В приложении впервые на русском языке даются извлечения из произведения Гоббса «Бегемот».
Макс Нордау"Вырождение. Современные французы."Имя Макса Нордау (1849—1923) было популярно на Западе и в России в конце прошлого столетия. В главном своем сочинении «Вырождение» он, врач но образованию, ученик Ч. Ломброзо, предпринял оригинальную попытку интерпретации «заката Европы». Нордау возложил ответственность за эпоху декаданса на кумиров своего времени — Ф. Ницше, Л. Толстого, П. Верлена, О. Уайльда, прерафаэлитов и других, давая их творчеству парадоксальную характеристику. И, хотя его концепция подверглась жесткой критике, в каких-то моментах его видение цивилизации оказалось довольно точным.В книгу включены также очерки «Современные французы», где читатель познакомится с галереей литературных портретов, в частности Бальзака, Мишле, Мопассана и других писателей.Эти произведения издаются на русском языке впервые после почти столетнего перерыва.
В книге представлено исследование формирования идеи понятия у Гегеля, его способа мышления, а также идеи "несчастного сознания". Философия Гегеля не может быть сведена к нескольким логическим формулам. Или, скорее, эти формулы скрывают нечто такое, что с самого начала не является чисто логическим. Диалектика, прежде чем быть методом, представляет собой опыт, на основе которого Гегель переходит от одной идеи к другой. Негативность — это само движение разума, посредством которого он всегда выходит за пределы того, чем является.
В монографии на материале оригинальных текстов исследуется онтологическая семантика поэтического слова французского поэта-символиста Артюра Рембо (1854–1891). Философский анализ произведений А. Рембо осуществляется на основе подстрочных переводов, фиксирующих лексико-грамматическое ядро оригинала.Работа представляет теоретический интерес для философов, филологов, искусствоведов. Может быть использована как материал спецкурса и спецпрактикума для студентов.