Идеи о справедливости: шариат и культурные изменения в русском Туркестане - [125]
Так как книга «Идеи о справедливости» посвящена теме изменений, возникает вопрос, осознавали ли сами мусульмане культурные изменения в исламском юридическом поле, спровоцированные колониализмом. Более чем полвека изучения колониализма как в рамках истории империй, так и в рамках исламских исследований дали нам большое количество научных работ. Однако вместе с тем возникло множество предположений и нарративов о «колониальном шариате», требующих анализа и доработки. Один из этих нарративов предполагает, что в XIX веке шариат претерпел трансформацию, которая в итоге привела к тому, что многие наблюдатели называют разрывом (rupture). Процесс трансформации, как правило, интерпретируется как результат модернизации – то есть некоей неизбежной эволюции, в ходе которой навязывается определенная западная эпистема, включающая новые требования кодификации, отличные от прежних институциональные механизмы, а также иное восприятие окружающего мира. Перед нами нарратив о неизбежности упадка, который рисует шариат как окончательно разрушенную систему, не поддающуюся восстановлению.
Хотя многие институциональные изменения права очевидны и требуют нашего осмысления, их восприятие среди мусульман является одним из самых малоизученных – и самых важных – вопросов истории колониального шариата. Неясно, воспринимали ли мусульмане колониальные изменения как неразрывную составляющую опыта тотальной трансформации, затрагивающей, среди прочего, их поведение и моральные воззрения. Неясность возникает отчасти из-за ориенталистского взгляда исследователей на шариат как на закон правоведов. Данный взгляд подразумевает, что эволюцию шариата следует оценивать, сопоставляя текущее состояние этой правовой системы с юридическими моделями, возникшими в годы формирования ислама. С другой стороны, неясность отчасти обусловлена антиориенталистской мусульманской критикой с ее пуристским взглядом на закон, согласно которому колониальные элементы права уже не являются истинно мусульманскими, так как были принесены с Запада. Данный вопрос важен не только для понимания колониализма, оказавшего всепроникающее влияние на различные мусульманские общества. Ответ на вопрос о восприятии сможет объяснить, почему трансформация шариата почти не сталкивалась с выраженным протестом – особенно в тех странах, где европейцами были введены кодексы. Несмотря на все описанные в данной работе культурные изменения, мы не находим свидетельств того, что среднеазиатские мусульмане сопротивлялись изменениям правовой сферы, сопутствующим колонизации.
Как мы видели, например, в главе 5, обнаруживается поразительная преемственность в том, что касается толковательной деятельности муфтиев до и после завоевания русскими колонизаторами. То же мы видим, изучая другие юридические жанры, для которых характерен консервативный язык исламского права. Лишь небольшие новшества были внесены во многие из этих жанров. Акты о купле-продаже, оформленные в народном суде, ничем не выдают своей «колониальности», подобно тому как вакф-наме, оформленное в Бухарской народной советской республике, не отличается «большевизмом»[957]. Такая преемственность дает нам основания полагать, что среднеазиатские мусульмане не переживали колониализм исключительно как опыт культурных изменений; по крайней мере, это касается моментов, когда мусульмане выступали в качестве участников судебных разбирательств в народных судах. Действительно, с приходом колонизаторов юрисдикция казиев была значительно ограничена, и народные судьи стали сталкиваться с открытым неповиновением своему авторитету; однако вместе с тем количество казиев в русском Туркестане резко возросло (см. гл. 2). При российской власти и муфтиев, и казиев было попросту больше, а следовательно, больше решений выносилось «по шариату»[958], что бы ни подразумевали под этим выражением правоведы и простые подданные. Таким образом, трансформация в Средней Азии проходила вместе с тем, что мы можем назвать невольной «шарификацией».
Наконец, следует рассмотреть возможность того, что некоторые среднеазиатские подданные Российской империи взаимодействовали с правом лишь в том понимании, в каком оно применялось казиями и муфтиями. Правосознание этих подданных представляло собой результат влияния «народных судов» – колониальной инстанции. Однако, несмотря на все нововведения, с точки зрения жителей Средней Азии, народные суды могли быть полностью «исламскими», поскольку решения в них принимались на основании шариата. Несомненно, мусульмане переживали времена культурных изменений, однако, по всей видимости, не осознавали масштаба влияния данных изменений на свое правосознание.
Приложение I
Примеры йарликов о назначении казием
Здесь представлен перевод двух грамот о назначении на должность казия в Вазире (Хорезм) и Дахбеде (Самаркандская область). Сравнение демонстрирует, что между судебными обязанностями казиев могли наблюдаться значительные различия, и они зависели от решения ханского дворца.
Абу ал-Музаффар ва ал-Мансур Абу ал-Гази Хорезмшах. Наше слово: Ввиду широко известной справедливости и религиозности Ахунда Дамуллы Нураллаха, [воплощающего собой] традиции благочестия, наследие высокой морали и оплот знаний, мы удостаиваем его высочайшей чести и ханской милости, назначая его казием и ра’исом города Вазир и всех его окрестностей, таким образом делая его коллегой [
В 60–70-е годы XIX века Российская империя завершила долгий и сложный процесс присоединения Казахской степи. Чтобы наладить управление этими территориями, Петербургу требовалось провести кодификацию местного права — изучить его, очистить от того, что считалось «дикими обычаями», а также от влияния ислама — и привести в общую систему. В данной книге рассмотрена специфика этого проекта и многочисленные трудности, встретившие его организаторов. Участниками кодификации и — шире — конструирования знаний о правовой культуре Казахской степи были не только имперские чиновники и ученые-востоковеды, но и местные жители.
Что же означает понятие женщина-фараон? Каким образом стал возможен подобный феномен? В результате каких событий женщина могла занять египетский престол в качестве владыки верхнего и Нижнего Египта, а значит, обладать безграничной властью? Нужно ли рассматривать подобное явление как нечто совершенно эксклюзивное и воспринимать его как каприз, случайность хода истории или это проявление законного права женщин, реализованное лишь немногими из них? В книге затронут не только кульминационный момент прихода женщины к власти, но и то, благодаря чему стало возможным подобное изменение в ее судьбе, как долго этим женщинам удавалось удержаться на престоле, что думали об этом сами египтяне, и не являлось ли наличие женщины-фараона противоречием давним законам и традициям.
От издателя Очевидным достоинством этой книги является высокая степень достоверности анализа ряда важнейших событий двух войн - Первой мировой и Великой Отечественной, основанного на данных историко-архивных документов. На примере 227-го пехотного Епифанского полка (1914-1917 гг.) приводятся подлинные документы о порядке прохождения службы в царской армии, дисциплинарной практике, оформлении очередных званий, наград, ранений и пр. Учитывая, что история Великой Отечественной войны, к сожаления, до сих пор в значительной степени малодостоверна, автор, отбросив идеологические подгонки, искажения и мифы партаппарата советского периода, сумел объективно, на основе архивных документов, проанализировать такие заметные события Великой Отечественной войны, как: Нарофоминский прорыв немцев, гибель командарма-33 М.Г.Ефремова, Ржевско-Вяземские операции (в том числе "Марс"), Курская битва и Прохоровское сражение, ошибки при штурме Зееловских высот и проведении всей Берлинской операции, причины неоправданно огромных безвозвратных потерь армии.
“Последнему поколению иностранных журналистов в СССР повезло больше предшественников, — пишет Дэвид Ремник в книге “Могила Ленина” (1993 г.). — Мы стали свидетелями триумфальных событий в веке, полном трагедий. Более того, мы могли описывать эти события, говорить с их участниками, знаменитыми и рядовыми, почти не боясь ненароком испортить кому-то жизнь”. Так Ремник вспоминает о времени, проведенном в Советском Союзе и России в 1988–1991 гг. в качестве московского корреспондента The Washington Post. В книге, посвященной краху огромной империи и насыщенной разнообразными документальными свидетельствами, он прежде всего всматривается в людей и создает живые портреты участников переломных событий — консерваторов, защитников режима и борцов с ним, диссидентов, либералов, демократических активистов.
Книга посвящена деятельности императора Николая II в канун и в ходе событий Февральской революции 1917 г. На конкретных примерах дан анализ состояния политической системы Российской империи и русской армии перед Февралем, показан процесс созревания предпосылок переворота, прослеживается реакция царя на захват власти оппозиционными и революционными силами, подробно рассмотрены обстоятельства отречения Николая II от престола и крушения монархической государственности в России.Книга предназначена для специалистов и всех интересующихся политической историей России.
К трехсотлетию воссоединения Украины с Россией.
В книгу выдающегося русского ученого с мировым именем, врача, общественного деятеля, публициста, писателя, участника русско-японской, Великой (Первой мировой) войн, члена Особой комиссии при Главнокомандующем Вооруженными силами Юга России по расследованию злодеяний большевиков Н. В. Краинского (1869-1951) вошли его воспоминания, основанные на дневниковых записях. Лишь однажды изданная в Белграде (без указания года), книга уже давно стала библиографической редкостью.Это одно из самых правдивых и объективных описаний трагического отрывка истории России (1917-1920).Кроме того, в «Приложение» вошли статьи, которые имеют и остросовременное звучание.
Коллективизация и голод начала 1930-х годов – один из самых болезненных сюжетов в национальных нарративах постсоветских республик. В Казахстане ценой эксперимента по превращению степных кочевников в промышленную и оседло-сельскохозяйственную нацию стала гибель четверти населения страны (1,5 млн человек), более миллиона беженцев и полностью разрушенная экономика. Почему количество жертв голода оказалось столь чудовищным? Как эта трагедия повлияла на строительство нового, советского Казахстана и удалось ли Советской власти интегрировать казахов в СССР по задуманному сценарию? Как тема казахского голода сказывается на современных политических отношениях Казахстана с Россией и на сложной дискуссии о признании геноцидом голода, вызванного коллективизацией? Опираясь на широкий круг архивных и мемуарных источников на русском и казахском языках, С.
В.Ф. Райан — крупнейший британский филолог-славист, член Британской Академии, Президент Британского общества фольклористов, прекрасный знаток русского языка и средневековых рукописей. Его книга представляет собой фундаментальное исследование глубинных корней русской культуры, является не имеющим аналога обширным компендиумом русских народных верований и суеверий, магии, колдовства и гаданий. Знакомит она читателей и с широким кругом европейских аналогий — балканских, греческих, скандинавских, англосаксонских и т.д.
Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.
В начале 1948 года Николай Павленко, бывший председатель кооперативной строительной артели, присвоив себе звание полковника инженерных войск, а своим подчиненным другие воинские звания, с помощью подложных документов создал теневую организацию. Эта фиктивная корпорация, которая в разное время называлась Управлением военного строительства № 1 и № 10, заключила с государственными структурами многочисленные договоры и за несколько лет построила десятки участков шоссейных и железных дорог в СССР. Как была устроена организация Павленко? Как ей удалось просуществовать столь долгий срок — с 1948 по 1952 год? В своей книге Олег Хлевнюк на основании новых архивных материалов исследует историю Павленко как пример социальной мимикрии, приспособления к жизни в условиях тоталитаризма, и одновременно как часть советской теневой экономики, демонстрирующую скрытые реалии социального развития страны в позднесталинское время. Олег Хлевнюк — доктор исторических наук, профессор, главный научный сотрудник Института советской и постсоветской истории НИУ ВШЭ.