Идегей - [23]

В свой шатёр удалился шах,

Неохота ни пить, ни есть,

То он справа пробует сесть,

То он слева пробует сесть,

Голова тревогой полна,

Шаху нет ни покоя, ни сна.

Пробуждается утром трава,

Разливается дня синева.

Там, где близко святой Сарай,

Где Великой степи благодать,

Зашумела татарская рать.

Ставку ханскую утвердив

И майдан в степи оградив,

Начала похлёбку варить:

Десять тысяч наполнив котлов,

Разожгла десять тысяч костров,

А голоса всё шумней и шумней.

Стяг Чингиза взметнула рать:

Крепкоруких пятнадцать мужей

Были не в силах его поднять.

Вьючным верблюдам, чьё двадцать — число,

Стяг Чингиза поднять тяжело.

Был подвешен, столь же тяжёл,

Со студёной водою котёл.

Вот сурная заслушался дол,

Зазвенели в утренний час

Чангкубыз[75] златоглавый и саз.

Оглушили воинский стан

Маленький и большой барабан.

Из Чингизова дома хан,—

Токтамыш на престоле воссел,

Озирая степной предел.

На другой восседал стороне,

На могучем белом слоне

Шах-Тимир, готовый к войне.

Появился на быстром коне,

Равном лиственнице по вышине,

На средине майдана Кыпчак,

Заставляя землю дрожать.

«Кто остался майдан держать?» —

Вопросил с тревогой в очах,

Полководцев своих Тимир-Шах.

Приподнявшись, направо взглянул.

Приподнявшись, налево взглянул

И бойцов он увидел, и мулл,

Всех объял, — увидел он, — страх.

Вспыхнул внутри Тимир-Шах,

Мнилось, пламя его сожжёт,

А снаружи он посинел,

Превратился в холодный лёд.

Он вспомнил свои дела:

«В Самарканде — да знают все —

Я мечетей воздвиг купола.

Я мечетями и медресе

Разукрасил свою Бухару.

Воевал в холода и в жару

Семьдесят ханов я убил,

Семьдесят городов истребил.

Семьдесят мне исполнилось лет.

Где же мои смельчаки? Их нет.

Где бойцы, внушавшие страх?

Утонули в холодных котлах,

Там опухают их сердца,—

Ни одного нет храбреца.

Если начал войну Токтамыш,

Разве перед ним устоишь?»

Тимир-Шаха объял испуг,

Чёрным, как уголь, стал он вдруг. 

ПЕСНЬ ОДИННАДЦАТАЯ

О том, как Идегей бился с войском хана Токтамыша.

Молвил — и вот что произошло.

Тучей небо заволокло,

Тьма от чёрной тучи взвилась,

С небесами земля слилась,

Небо разверзлось, земля затряслась.

Молния огненная зажглась,

Возглашая, что Тенгри-Бог

Это яркое пламя зажёг,

Ханы смотрели, окаменев,

Будто увидели божий гнев.

В ужасе прижались войска,

Им казалось: гибель близка.

Пыль взметнулась со всех сторон.

Поднялись пятьдесят знамён:

Так, пятьдесят тысяч бойцов

Возглавляя, пришёл Идегей,

А за ним — семнадцать мужей,

Сорок храбрых, готовых к войне.

На игривом гарцуя коне,

Двинулся Идегей вперёд.

Токтамыш, властелин господ,

Сытых, как спелой пшеницы зерно,—

Им тарханами[76] зваться дано,—

И султаны, чей предок Чингиз,

Сыновья отцов боевых,

Братья отважных братьев своих,—

Заворожённым взором впились

В Идегея, который, в броне,

Гарцевал на мощном коне.

Слился он с чубарым конём,

Шлем орлиный блещет на нём,

Шуба — золото и парча,

Широки два батырских плеча,

Побеждённых он слышит мольбы,

Крепкая грудь шире арбы,

Руки могучи, как лапы льва,—

Вот он, грозной рати глава!

Он послал привета слова

Бию Кыпчаку издали.

Испугал врага Идегей:

Дух его оказался сильней!

Бий Кыпчак сперва побелел,

А потом, ослабев, почернел,

В пятки ушла его душа.

«Видно, сегодня я заболел»,—

Он подумал, с трудом дыша,

Поле боя покинул он.

Идегей, богатырь-исполин,

На майдане остался один.

Саблю из ножен вынул он,

Размахнулся, сжав рукоять,

Криком битвы начал кричать.

Мнилось: разверзлись небеса.

Мнилось: ослепли у всех глаза,

Лик степи стал красней огня.

Идегей пришпорил коня,—

Выступил у Чубарого пот.

Перед Идегеем встаёт

Девяностоглавая рать.

Идегей, продолжая кричать,

Сделал один сабельный взмах.

Вражьи рати почуяли страх.

Врезался в их середину конь,

Извергая из пасти огонь,

Испугавшись, бросилась в степь

Девяностоглавая рать.

Начал Идегей воевать,—

Мир такой войны не знавал!

Так отважно не воевал

Искандер, что Румом владел[77],

Так отважно не воевал

Сам Рустам[78] — уж на что был смел!

Муж Чингиз, чей отец Юзекей[79],

Сказывают, был таков:

Пламень высекал из камней,

Воду высекал из песков,

Высекал он кровь из мужей.

Высекал он дух из врагов,

Но когда ударял Идегей,

Всех вместе взятых был он сильней!

Из огня была рождена

Сабля, в Дамаске закалена,

С молнией сходна круговой,

А на солнце сверкала она

Быстрой родниковой струёй,

И дышала она как дракон.

Идегей, войной распалён,

Раз взмахнул — убил одного,

Десять свалилось возле него,

Вихрь взметнулся, стало темно,

От удара упала в прах

Сотня с десятью заодно,

С сотней — тысяча заодно.

Не различая, где чернь, где знать,

Он с холодной водою котёл

Смертью не соизволил признать.

Был таков Идегея удар,

Что обволакивал шатры

Над котлами шипящими пар.

Радуясь своему торжеству,

Раздвигая, как волк, траву,

Заставляя падать людей,

Устремился вперёд Идегей.

Опрокинул, когда пришёл,

Он с холодной водою котёл,

Всех давя, валя, гоня,

Наземь свалил Чингиза стяг,

И копыта его коня

Раздавили Чингиза стяг.

В трепет муж Идегей привёл

Девяностоглавую рать,

Силы никто в себе не нашёл

Идегею противостоять.

Токтамыш и вся его знать

Бегством кончили этот бой,

Уповая на Божий суд,

В стольном Граде нашли приют,

Заперли врата за собой.

Сразу пришёл в себя Тимир-Шах.

Вспыхнула гордыня в очах.

Вслед Идегею, к битве готов,

Он направил своих слонов.

«Рати, потерпевшей разгром,