Идегей - [14]

Поскорей оседлаем коней.

Если шумом разбудим степь,

Недоступную людям степь,—

Мы поедем дорогой степной!

Если ступающий цок-цок,

В небо взметающий песок,

Сможет, простор топча земной,

Копытами землю развернуть,

И найдёт в глуши степной

Разворачивающийся путь,—

Пустимся по тому пути!

Если взор увидит, остёр,

Огненный, огненный костёр,—

У костра накормим коней!

Если мы вступим без преград

В каменный, толстовратный град,—

Остановимся на ночлег!»

Скачут семнадцать человек,

Восемнадцатый — Идегей.

Ступающий цок-цок,

Взметающий песок,

Сумел, топча простор земной,

Копытами землю развернуть,

И нашёл в глуши степной

Разворачивающийся путь,

И поскакал по тому пути.

Огненный, огненный костёр

Прежде пылал, ездоков маня.

Но вместо огня, вместо огня

Идегей золу нашёл.

Не попал он в каменный град,

Не увидел запертых врат:

Каменную мглу нашёл,

Он страны, кружась, не нашёл,

Вóйска, вооружась, не нашёл.

И поскакал опять Идегей

Посреди безлюдных степей.

Вскоре пред ним предстал тияк[47].

Увидав этот каменный знак,

Всадник к нему поспешил.

Так в дозоре стоял сургавыл[48].

Вот что сказал Идегей:

«Эй, сургавыл, эй, сургавыл!

Разворачивающийся путь

Дрожал под копытами коня.

Огненный, огненный костёр

Сиял перед взорами коня.

И пепел нашёл я вместо огня!

Не вступил я в каменный град,

Не увидел запертых врат,

Я страны, кружась, не нашёл,

Войска, вооружась, не нашёл,

Не нашёл своего врага.

Эй, сургавыл, сургавыл!

Вижу: есть у тебя серьга,—

Где же твой народ, сургавыл?

Где твой сладкий мёд, сургавыл?

Настолько, что ли, ваша страна

Поругана, осквернена,

Что арба не хочет сюда въезжать?

Настолько, что ли, ваша страна

Немилостива и жадна,

Что путник не хочет сюда вступать?

Тияк её — здесь, где же она —

Виденная когда-то страна?

Чья вы земля? Чей вы язык?

Чьей веры здесь течёт родник?»

Так отвечал сургавыл:

«Ты слыхал о муже таком:

Ударишь его топором,—

Голова не отскочит с плеч?

Пустишь ты в дело меч,

От меча не получит ран?

Батыр батыров этот муж,

Землевладыка, великан,

Кара-Тиин-Алып-Юсунчи.

Под тобой — его земля.

Бежит река Сыр-Дарья.

За Сыр-Дарьёй — Самарканд.

Знает о нём подлунный мир.

В Самарканде сидит эмир,

Эмир Бырлас Шах-Тимир.

У него — красавица дочь,

И зовут её — Акбиляк.

Кара-Тиин — наш враг:

С шахом-отцом её разлучив,

С Белым Дворцом её разлучив,

Кара-Тиин её увёз,

Заставив алое лицо

Вянуть от горючих слёз.

Виденный тобой тияк

Кара-Тиином поставлен был…

Сорок привязав кобыл,

Сорок верблюдов погнав,

Сорок погонщиков погнав,

Сорок погонщиков-рабов,—

Сам он у зелёных трав,

Там, где светлый поток бежит,

В объятьях девушки лежит.

Кто теряет голову, тот

Следом за ним идёт.

Кто хочет сбиться с дороги, тот

Его дорогой идёт.

Кто хочет увидеть его, тот,

Увидев, смерть обретёт.

Кто не хочет увидеть его, тот,

Только тот — к цели придёт!»

И когда замолк сургавыл,

Идегей не дрогнул ничуть,

Выбрал Кара-Тиина путь…

Скакуна Идегей торопил.

Устремил внимательный взор,—

Увидел: у проточной воды

Тридцатиглавый белый шатёр

Солнцем спину свою золотил,

По земле подол волочил.

А перед станом, на лугу,

Сорок рабов, среди осок,

Верблюдов гнали: гу-гу!

Кобыл вязали: цок-цок!

Спрятав семнадцать мужей,

Среди береговых камышей,

Идегей подошёл к рабам.

Поклонившись, молвил он:

«Эй, сорок мужей, сорок мужей,

Сорок из сорока сторон!

Где ваша честь — я не пойму!

Зачем вы стали рабами тому,

Кто по сравненью с вами — прах?»

Был старик среди сорока,

Назывался Кулчурой[49].

Был таков ответ старика:

«Все мы, сорок, взяты в полон,

Сорок из сорока сторон.

Вопрошаешь ты: почему

Стали мы рабами тому,

Кто, как и мы, ничтожный прах?

Как сумею ответ держать?

Как посмеешь ты нас винить?

Одна у раба забота: сбежать.

Одна у бия работа: казнить.

Из Кара-Тииновых рук

Ни одному из рабов и слуг

Не удавался ещё побег!

Не в силах ни один человек

Голову гяуру отсечь!

Не видать нам свободы, пока

Не снимут эту голову с плеч!

Тот, кто воздвиг для бездомных дом,

Тот, кто стал для рабов вождём,

Для безлошадного стал конём,

Для заблудившегося — путём,

Для страждущего — врачом,

Для жаждущего — питьём,

Кто посохом для пешехода стал,

Опорою для народа стал,—

Есть, говорят, муж Идегей,

Но как мы его найдём?»

Плакали сорок мужей,

Когда говорил Кулчура,

Взглянул на Идегея старик

И воина жалея, поник,

И ещё сказал Кулчура:

«Волоса твои — луна в ночи,

От лица исходят лучи.

Видимо, ты — достойный джигит.

Перед тобой дорога лежит:

Кто ею пойдёт — гибель найдёт.

А кто не пойдёт — к цели придёт.

Пока ты жив и здоров,

Не стань одним из рабов

Проклятого Юсунчи!

Не знай нашей доли ты!

По собственной воле ты

Не стань рабом Юсунчи:

Берегом, низом скачи!»

Так молвил один из сорока.

Не внял Идегей словам старика.

К берегу не спустился он,

Низом в путь не пустился он.

Истинным был мужчиной он!

Поступью твёрдой и чинной он,

Мужественно, как всегда,

Направился на коне туда,

Где высился величавый шатёр,

Белый тридцатиглавый шатёр.

Остановился он у шатра,

Где были жерди из серебра,

Из кости мамонта — чингарак[50].

Перед широкой дверью лёг

Мелом выбеленный порог,

Стены украшены резьбой…

Видимо, от головы своей

Отказаться решил Идегей!

Спешился, к тополю привязал

Чубарого своего коня,

В руки меч дамасский взял.

«Увижу, каков он, Кара-Тиин

Своими глазами теперь.

Если умру — умру, борясь!»

Так подумав, толкнул он дверь,