Идеальный дизайн. Книга без картинок, но с примечаниями - [24]

. О том, как важна самовитость дизайну для нужд самих дизайнеров, – им ведь по профессии тоже нужны книги и плакаты – нет смысла говорить специально (65).

Самовитость в дизайне не выходит за рамки дизайнерской же специфики. Здесь неуместны упования на нарочитую художественность, аппеляции к высотам чистого искусства. Хороший дизайн прекрасно обходится без особого художественного элемента («арт-дизайн» – надуманное понятие, почти нонсенс) (66). Самовитость – результат трепетного отношения к целому и всякой детали на всех этапах создания вещи.

Пожалуй, больше всего о самовитости, о музыке своего материала, говорят шрифтовые дизайнеры (67). Впрочем, тихая музыка может зазвучать не только в изящной литере: в абзацном отступе и межстрочном пробеле, в неполной концевой строке, в том числе и висячей, в положении картинки на странице и просто крае листа, в розетке растровых точек и перекрытии красочных слоев, в плакатном образе и технической схеме, в афише и книге.

Страшно сказать, но я договорился до дизайна для дизайна, чистого дизайна. Пойду, однако, ещё дальше.

Кто в советское время не слышал, как дизайнера укоряют за пижонство. Боясь, что подобное обвинение в ходу и сейчас, хочу защитить вдохновенных «пижонов». В графическом дизайне, как и чистом искусстве, допустимы деструктивные и парадоксальные приёмы, семиотические трюки, всяческие сдвиги и инверсии, протестные и иронические жесты, жесты остранения. Пусть иногда будет странно или даже нарочито некрасиво (68). Пусть дизайнер куражится, эпатирует, шутит, играет (69) – подобное не должно превращаться в табу даже в сугубо прикладной деятельности. Пусть будет: если это работает на культурное соответствие, помогает дистанцироваться от пошлости; если подано внятно, дозированно, тонко; если не содрано и выглядит как откровение, как проявление зрительной чувствительности и раскрепощённой творческой воли. Пусть в дизайне утвердится свобода, не меньшая, чем в чистом искусстве. Заказные внешние ограничения должны звать к раскрепощению не слабее, чем мятежные артистические порывы (70).

Несколько слов о такой неизъяснимой вещи, как тонкость. В дизайне она не столь редкая гостья, как может показаться. Чего стоит одна лишь типографика, если к ней относятся с умом и трепетом. Тонкость даётся в малом, неожиданном, пограничном, неуловимо дерзком, едва заметном, но всё же явном. Истинная тонкость не насаждается, но служит наградой за проникновение в суть и структуру вещи. Умение делать тонко (и грубо одновременно!) дано многим голландским дизайнерам: национальные профессии безусловно существуют. Русские, если и хотят чем-то блестнуть, поразить, очаровать, прибегают к исчисляемым «художественным» штучкам. Тонкость противостоит отнюдь не брутальности, а манерности как заведомо неудачной попытке утончения.

Пожалуй, ничто не приносит такой зрительной радости, как графические тонкости и признаки самовитости. В общем слава «пижонам» и «тонкачам», двигающим профессию дизайнера!

органичность

Возможно я трактую этот термин слишком вольно, но более подходящего слова не нахожу.

Понятия «органичность» и «самовитость» перекликаются, так как оба связаны с модернистским представлением о правде материала и технологии (71). Для некоторых эта правда дороже косметической обработки формы, дороже начётнического совершенства. Однако стремление к органичности не чуждо и перфекционисту.

Дизайнер, помышляющий об органичности, тоже стремится к совершенству, но по-своему. Он не будет скрадывать пластические изъяны типографики (изъяны ли?), изменит инертной привычке, подвергнет сомнению правило или стандартную систему предпочтений, порадуется любому естественному состоянию, порождённому неумолимой реальностью или внутренней логикой формы. Поэтому он, к примеру:

- не станет избавляться от отступа в первом абзаце и даже висячих строк (71 p.s.);

- хотя бы ради экономии бумаги подверстает вместо того, чтобы начать с новой страницы;

- решится сделать чётную страницу начальной;

- не допустит никакой ретуши;

- за неимением другой охотно возьмёт фотографию, снятую не в фокусе;

- предпочтёт «плохую» документальную фотографию «хорошей» постановочной;

- не пренебрежёт простейшим машинописным шрифтом;

- удовлетворится бледноватой печатью;

- вместо мелованной бумаги воспользуется офсетной;

- смирится с явной неточностью сведения красок и даже ею полюбуется;

- смело совместит надпись с изображением, быть может, не осознав, насколько этот приём полиграфичен;

- предусмотрит сохранение в готовой вещи зрительных признаков технологии её изготовления;

- не польстится на твёрдый переплёт,

- а в твёрдом обойдётся без каптала (похоже, это становится нормой).

Надеюсь, приведённые примеры (на менее изведанные случаи моей фантазии не хватило) намечают обширное поле подчёркнуто органичных решений.

В стране евродизайна органичность не ценится так, как в самой Европе. Мешает, с одной стороны, претензия на художественность (см. примечание 66), с другой – приверженность традиции и писаной норме. Разумеется, органичность не вяжется с наворотами, украшениями, проявлениями расточительности и тем, о чём говорилось в главе «Сделано чисто».