Идеалист - [42]

Дозвониться было не так просто, и, когда он все-таки услышал ее «Аллоу, кто меня спрашивает?», разговор сам собой принял не то направление. Он вообще не умел трепаться по телефону, — ему всегда казалось, что у собеседника жарятся котлеты или сидит гость, поэтому он торопился кратко и точно изложить суть дела, чем частенько ставил собеседников в тупик. «Боюсь, что теперь ничего нельзя изменить — завтра у нас концерт, после него банкет для участников самодеятельности, а послезавтра мы идем в университет Лумумбы», — ответила Анжелика на его предложение, и он неожиданно для себя начал уговаривать ее отказаться от приглашения. Анжелика мягко, но решительно отклонила его попытку и в свою очередь пообещала билет на праздничный концерт. «Спасибо, я достану», — сухо сказал он и пожелал им веселых праздников. Положив трубку, каждый досадовал на себя и сердился на другого.

В сущности, она могла бы отказаться от вечера в университете, но дьявол нашептывал, что делать этого не стоит. Пусть будет внимательнее. Зачем он заставил ждать своего звонка?..

Итак, один, — попробовал он трагическую ноту, но депрессия его кончилась, и мысль сделала героический поворот: — «В стороне от базара и славы жили издавна изобретатели новых ценностей; со своей любовью и своим созиданием иди в уединение, и только позднее, прихрамывая, последует за тобой справедливость»; они будут веселиться, а он думать об истоках и смысле революции.

Нельзя не отметить, что празднование пятидесятилетия советской власти в МГУ весьма стимулировало подобные размышления.

Оно поразило бы каждого, кто встретил в его стенах хотя бы один, самый заурядный юбилей — сорок седьмой, или восьмой (сорок девятого не было, он превратился в предпятидесятилетний). Если в рядовые праздники, — рассуждали студенты, — здесь можно было потанцевать под индонезийский, венгерский и даже африканский ансамбли, увидеть последний крик моды, завезенный африканским миссионером прямо из Парижа, купить западногерманские сигареты, выпить чешского пива, посмотреть конкурс самодеятельности из ста стран мира, то в полувековой юбилей!.. Да что там говорить — полстолетия нового летоисчисления! Светлый праздник всего прогрессивного человечества!.. Воображение их срывалось с цепи всех законов сохранения сразу и рисовало… если и не бал у сатаны, то, во всяком случае, что-то такое!..

Через все четыре двери главного входа шествуют с радостной улыбкой на лицах профессора, в вестибюле их встречают взволнованные студенты и братаются с ними, фонтан у входа фонтанирует шампанским, в воздухе парят дельтапланеристы, сигающие со шпиля (мемориал неизвестного зека), в фойе актового зала наяривают Битлз, а в клубной части — Роллинг Стоунз, побратавшиеся студенты под руку с профессорами идут в профессорскую столовую — ба! да это шикарный ночной бар со стриптизом филологинь, а в диетической (кормят не здесь — внизу, в студенческих, притом, разумеется, бесплатно, с неограниченной добавкой) — зеленое сукно, приглушенный Армстронг, одним словом — Монте Карло! В аудитории № 1 конкурс порно-фильмов, в аудитории № 2 — фильмов ужаса, в клубе — Лебединое Озеро из Большого (зал, правда, пустой), а в актовом зале — костюмированный бал… — у входа человек с ружьем, костюмы революционные, есть и знакомые лица, но мало, преобладает маска «старый большевик» (по пятой редакции истории КПСС), но и здесь народу не густо, несмотря на огненный темперамент Краснознаменного имени Александрова. Главное же, главное — у входа в женскую зону нет вахтеров… вообще нет ни одного вахтера!., открыты все двери…

На этом фантазия студентов иссякала, достигнув недозволенных высот, в этом пункте, столкнувшись с суровой действительностью, она потерпела самое постыдное, унизительное фиаско. Еще шестого в МГУ было введено своего рода осадное положение: все внутренние переходы перекрыты, контроль на проходных удвоен, повсюду дежурили дружинники и царил неестественный порядок. Вечером, когда сотни прожекторов вокруг здания осветили его, в высотной части не светилось ни одного окна, тревожная тишина вползла и расположилась в пустом, брошенном небоскребе. Попасть из одной зоны в другую теперь можно было только через улицу, поэтому простое посещение магазина или столовой (все прочее — сберкассы, аптеки, киоски были закрыты) вдруг превращалось в полуторачасовую экспедицию. Поскольку у студентов не было холодильников, а столовые перешли на столь усложненный график, что его никому не удавалось усвоить, студенты стали больше гулять и меньше есть. Большинство обитателей здания, однако, не смогло оценить преимуществ нового образа жизни и разбежалось по Москве. Откуда-то снизу повеяло леденящим слухом о каких-то листовках, которыми в противном случае могли бы с тридцать второго этажа злоумышленники забросать Москву и испортить светлый праздник всего прогрессивного человечества…

Зато снаружи, на большом удалении, Храм Науки светился как никогда — настоящей хрустальной мечтой юного поколения.

Илья пошел на второе отделение концерта, пренебрегши тем самым ораторией «Партия наш рулевой» в исполнении сводного университетского хора, египетской интерпретацией поэмы «Хорошо», ангольской песней протеста и вьетнамским танцем с бамбуковыми шестами. Однако и второе отделение продолжалось в том же духе. Кругом откровенно скучали. Поэтому, когда две красивые девушки с гитарами подошли к микрофонам, а в глубине сцены расположились с аппаратурой «бело-розовые», зал возбужденно зааплодировал. Пока настраивали гитары, деловито переговариваясь, публика стихла и притаилась. Наконец, одна из них, это была Барбара — он узнал ее, несмотря на совершенно одинаковые одежду и прически— улыбнулась мечтательно и без сопровождения пропела: «Лучше нету того цвету, когда яблоня цветет». Пропела высоко, медленно, невероятно растянув последнее «ё-о-т», сделала огромную, изнурительную паузу, глубоко вздохнула и еще мечтательнее пропела: «лучше нету той минуты, когда милый мой придет». При этом Анжелика тронула несколько первых аккордов. Казалось, они не могут решиться, сомневаются, стоит ли продолжать. Зал не смел шелохнуться. Взглянув на улыбающуюся в себя сестру, Барбара, держась за щеку и тихонько покачиваясь, призналась: «как увижу, как услышу, все во мне заговорит», и в тот момент, когда отчаянное «ну, давай же!» едва не вырвалось из рядов, махнула рукой… оркестр взорвался и обрушился на истомленных зрителей всей своей электронной мощью. Иногда вступала Анжелика, чтобы взвинтить конец фразы, иногда не выдерживал и рассыпался нервной дробью ударник, соперничали саксофон и гитара-соло, но властвовал над всем высокий замодулированный голос Барбары.