Идеалист - [43]
Илья изнывал от восторга: русская песня и какой soul! Самым постыднейшим образом он колотил в ладоши и разве что не топал и не свистел. Они исполнили еще две вещи — польскую и английскую. Зал неистовствовал, кто-то сказал рядом с Ильей: «девки в порядке!», он вознамерился вскинуться, но тут же опомнился — разве не своеобразный комплимент? Кто-то спрашивал, кто-то авторитетно врал: «чешки с филологического», он не выдержал и поправил, тот отмахнулся: «не надо спорить, моя знакомая с ними в одной группе учится». Он вскипел от несправедливости, однако смолчал и, уязвленный, распираемый тайной, начал выбираться. Его пропускали, не скрывая своего раздражения, ругая про себя «дубиной». В дверях он обернулся: сестры, счастливые и благодарные, приветствовали публику. Мелькнула мысль: пойти к ним за кулисы? Но тут же он отбросил ее, представив, как он смешается с толпой поклонников…, и пошел к себе.
Позвонил Андрей, спросил, чем занимается, пригласил к себе на «забавную компашку». Илья отказался, сказал, что увлекся Бердяевым. Андрей поспешно перебил его: «Тогда приезжай завтра днем, поболтаем; наивность Ильи выходила за безопасные рамки.
В тот же день Илья сделал в дневнике запись, которая начиналась так: «К своему пятидесятилетию здание империи имело чрезвычайно помпезный вид. Оно возвышалось над темным миром и выглядело, в особенности на большом расстоянии, хрустальной мечтой юных народов. Стоило, однако, подойти поближе, и вы замечали, что светится оно фальшивым светом спрятанных в кустах прожекторов, что окна его мертвы, а внутри не слышно смеха, возгласов, музыки — вообще праздничного оживления…» Он продолжал развивать аналогию, однако общая краткая характеристика ситуации в стране никак не давалась ему: ну, живут, работают, не понимают и плевать им?
А что Анжелика? О, она закружилась в гораздо большей степени, чем ожидала и почему-то считала для себя полезным. Концерт кончился их выступлением, но им не давали уйти, за кулисы набилась публика, приглашали, просили и давали телефоны, дарили цветы, сыпали комплименты… А Илья не шел, хотя она заметила его в зале, когда он стоя аплодировал, и готовилась пошутить на этот счет. Их пригласили выступить на телевидении в молодежной программе, а напористый режиссер в кожаном пиджаке вырвал обещание сняться в эпизодах какого-то фильма. Потом был банкет в танц-зале. Его зеркальные стены неприятно действовали на Анжелику — мир казался чересчур огромным, пустым и однообразным. Впрочем, кроме бесшабашной самодеятельной братии тут оказались имеющие не совсем понятное отношение «наши дорогие гости из Милана и Турина», и банкет получился достаточно сумасшедшим, чтобы занять в воспоминаниях отведенное ему авансом место. Она кокетничала на ужасном французском с секретарем молодежной организации Милана, изображала с сестрой умирающих лебедей…
Восьмого они слушали «потрясающий, настоящий» негритянский джаз и танцевали под индонезийскую бит-группу. Большой, сверхделикатный Джеймс из Ганы весь вечер опекал ее и был главным партнером. Он же отвез их на такси домой. Смертельно усталые, они цеплялись, дурачась, за Карела, и вдруг странное предчувствие укололо ее: он сидит у них, поднимется навстречу, начнет подшучивать над собой…
Глава XV
Только во второй половине ноября Илья привез Карела и сестер Стешиньских к Андрею. Дверь открыла Инна Грейцер, миниатюрная еврейка лет двадцати пяти. Не выразив ни радости, ни удивления (экое диво — поляки!) она поздоровалась, показала, куда повесить одежду и исчезла в комнате так быстро, что даже сестры едва успели отметить ее некрасивое лицо и угловатую фигуру, не лишенную, впрочем, своеобразной мальчишеской грации. Потом на крик ее: «Ну иди же, Андрей!» явился красивый, бледный бородач, вытирая о джинсы руки, и повел их в комнату. Там, кроме Инны, были Игорь и рослый светло-кудрявый парень. «Давай, Илья, представь людей, ты тут знаешь всех, кроме Володи», — сказал Андрей. «Ладно, — согласился Илья и, коварно улыбнувшись, выдвинулся вперед. — Прошу любить и жаловать: это Барбара, нет, Анжелика, впрочем, я был прав, это все-таки Барбара, а это Анжелика… Но, если я и ошибся, для вас пока не имеет особого значения. Это, без всякого сомнения, Карел. Все из Речи Посполитой, все филологи. Русская поэтесса Инна, у которой Бэлла Ахмадулина мечтает брать уроки изящной словесности. Игорь… Андрей, лучший из здравствующих русских художников и…» «Володя из «Современника», — подсказал Андрей. «А еще Илья Снегин — болтун — находка для врага», — добавила Барбара, и все рассмеялись.
Андрей тут же заторопился на кухню, и Анжелика вызвалась ему помочь. Барбара, Карел и Володя под предводительством Инны принялись осматривать мастерскую, а Илья подсел к Игорю и затеял разговор о Бердяеве. С пристрастием первооткрывателя он выводил русские национальные черты из географического и климатического факторов: лень и склонность к авралам объяснялись слишком длинной зимой и коротким летом, пьянство — холодами и вынужденным бездельем бесконечной зимой, пресловутая широта характера и экстенсивный стиль ведения хозяйства — беспредельными пространствами, доброта и неосновательность — тленностью деревянного хозяйства… Игорь заметил, что влияние географического фактора на формирование этнических различий было глубоко исследовано в XVIII веке Гредером, разделялось Кантом и русскими историками прошлого века, вообще — знаменует научный подход к истории. Сейчас несколько устарел (Илья отчаянно покраснел), так как не объясняет, по-видимому, русскую подозрительность, первобытную жестокость, органическую ненависть к иностранцам, шовинизм и полное отсутствие инстинкта свободы… Карамзин, Татищев, Соловьев, Ключевский… Он подавлял своей эрудицией, говорил остро, зло — в общем, довольно убедительно, но что-то щемило, восставало, противилось в душе Ильи. Он не хотел, не мог согласиться с безысходностью, с отсутствием какой-либо надежды, перспективы, и мозг его лихорадочно искал ответ, искал выход.
Спасение духовности в человеке и обществе, сохранение нравственной памяти народа, без которой не может быть национального и просто человеческого достоинства, — главная идея романа уральской писательницы.
Перед вами грустная, а порой, даже ужасающая история воспоминаний автора о реалиях белоруской армии, в которой ему «посчастливилось» побывать. Сюжет представлен в виде коротких, отрывистых заметок, охватывающих год службы в рядах вооружённых сил Республики Беларусь. Драма о переживаниях, раздумьях и злоключениях человека, оказавшегося в агрессивно-экстремальной среде.
Выпускник театрального института приезжает в свой первый театр. Мучительный вопрос: где граница между принципиальностью и компромиссом, жизнью и творчеством встает перед ним. Он заморочен женщинами. Друг попадает в психушку, любимая уходит, он близок к преступлению. Быть свободным — привилегия артиста. Живи моментом, упадет занавес, всё кончится, а сцена, глумясь, подмигивает желтым софитом, вдруг вспыхнув в его сознании, объятая пламенем, доставляя немыслимое наслаждение полыхающими кулисами.
Эта повесть или рассказ, или монолог — называйте, как хотите — не из тех, что дружелюбна к читателю. Она не отворит мягко ворота, окунув вас в пучины некой истории. Она, скорее, грубо толкнет вас в озеро и будет наблюдать, как вы плещетесь в попытках спастись. Перед глазами — пузырьки воздуха, что вы выдыхаете, принимая в легкие все новые и новые порции воды, увлекающей на дно…
Ник Уда — это попытка молодого и думающего человека найти свое место в обществе, которое само не знает своего места в мировой иерархии. Потерянный человек в потерянной стране на фоне вечных вопросов, политического и социального раздрая. Да еще и эта мистика…
Футуристические рассказы. «Безголосые» — оцифровка сознания. «Showmylife» — симулятор жизни. «Рубашка» — будущее одежды. «Красное внутри» — половой каннибализм. «Кабульский отель» — трехдневное путешествие непутевого фотографа в Кабул.