И здрасте вам через окно! - [37]

– Гала, обижаешь. В кино была. Мы на работе в культпоход ходили.

– А платья какие? Жуть! Из индустриального ситца с серпами, молотами и паровозом на оборке. Тьфу, да простит меня коммунистическая партия. Такую материю уже давно не выпускают, но ты где-то умудряешься доставать. Понимаю, отрезы были в запасе. У тебя даже костюма ни одного нет. Расстроилась прям-таки сегодня. Сходи завари чай, а я подумаю, как вам дальше жить.

Вечерело. Наступали прекрасные минуты природного равноправия, когда уходящее за горизонт солнце уступало место ночному светилу. Пытаясь задержаться, оно цеплялось золотистыми нитями за кроны деревьев и крыши домов, окрашивая их всеми оттенками ализариновых чернил, но напористый молодой месяц незаметно подливал в них кобальт, и тот, растекаясь по воздуху, постепенно превращал золото в мягкую серебряную чернь. Улицы быстро пустели. Все реже и реже слышался звук трамвайной трещотки, а из окон семьи Соловейчик все отчетливее слышался заунывный звук Яшкиной скрипки, которую он упорно осваивал второй месяц. Гала с Мирав сидели в галерее, наслаждаясь ароматным чаем с монпасье. При каждом глотке кипятка леденец весело потрескивал и взрывался ароматным облаком, одаривая любителей чайной церемонии лимонным амбре.

– Нет, это невозможно что такое! – возмущалась тетя Сара, устремив взгляд на соседние окна. – Яшенька, детка, скрипка не для того, чтобы скрипеть! На ней нужно играть. Добочка, ви проверяли мальчика на слух? Так почему бедные соседи в этом сомневаются? Галиночка Борисовна, я вижу ви с Мирочкой чаевничаете, приятного вам наслаждения, наша гордость! Скажите как специалист, у нашего юного друга есть шансы освоить сей благородный инструмэнт?

– При наличии слуха и большом желании – очень даже возможно.

– Яшенька! Яшенька! – позвала еще раз тетя Сара.

Яшка продолжал делать вид, что ничего не слышит, и усердно елозил смычком по струнам.

– Посмотрите на него, он даже не слышит, что ему ставят вопросы. Нет у него слуха, а значит, и шансов нет.

– Сара Моисеевна, – подключилась к разговору Хана, – я не знаю ни одного ребенка, который бы с удовольствием занимался музыкой. Они охотнее играют в футбол и лапту, а музыка для большинства из них – сущее наказание. Нужно немного подождать, может, у мальчика появится интерес и он станет известным скрипачом. Что вы тогда на это скажете?

– А что может сказать тетя Сара! Она вам скажет, что очень порадуется за успех ребенка и свои нэрвы. А ещче скажу, что ви такая мастерица предсказаний, что я ой как не могу! Если так, как ви говорите, то с этим нужно что-то делать. Яшенька, держи руку правильно, локоток отведи и не прижимай к телу. Может быть, в таком положении инструмэнт будет звучать лучше. Нет, не будет толку. Он даже не смотрит в глаза нотам.

– Откудова вам знать, как нужно держать руку? – вступился за сына Зиновий. – Можно подумать, вы умеете сыграть.

– Я вас умоляю! Мне этих тонкостев изучать не надо. Я вам скажу, что видела, как это делает Зигмунд, а это что-нибудь да значит. Ви не знаете Зигмунда? Тогда я скажу за него пару теплых слов. Когда он играет на похоронах, родственники забывают о траурной процессии и начинают пританцовывать с первого аккорда. Вам этого мало?

– Зигмунда надо слушать, а не смотреть, мадам Сара, – сказал сосед и закрыл окно, давая понять, что разговор окончен.

В эту ночь Гала спала беспокойно. Она то и дело глубоко вздыхала, ворочалась с боку на бок и совсем не храпела, что несказанно радовало Менделя. К рассвету, несмотря на тревожные мысли, сон сломил тетку. Только Гала провалилась в забытье, ей приснился Сава. Он нервно ходил по комнате, курил трубку и постоянно указывал на открытую дверь, возле которой стояли Мендель и Мирав. Гала какое-то время непонимающе смотрела на родственника, а потом, набравшись смелости, подошла и стукнула его по лбу. Тлеющий табак выпал из курительной чашки на старую, видавшую виды самотканую дорожку и моментально воспламенился, образовав огненный круг, уменьшающийся в размерах с каждой секундой. Сава крепко сжал в объятиях Галу, но эта близость не вызвала в ее теле никаких чувств, какие обычно бывают от жаркого прикосновения мужчины. «Это, наверное, потому, что в воздухе неприятно пахнет гарью и обжигает ноги», – не успела подумать она, как кто-то плеснул на ее ноги холодную воду.

– Тетя! Да проснитесь же вы! – кричала Мирав, тряся родственницу за плечо. – Вы сгорели! Мендель чуть не спалил нас всех керосиновой лампой. Адиет, зачем ты ее засунул под кровать! – переключилась она на испуганного сына. – Снова до полуночи читал? Вейз мир, когда же ты перечитаешь все книги! Хорошо, что твой папа на ночь попил много воды и встал до туалету. А если бы нет? Какой кусок перины выгорел! – причитала Мирав, вытаскивая ее из-под тетки.

– Мирочка, имей жалость, мне больно и неудобно лежать на панцирной сетке!

– Больно – не смертельно, – буркнул Сава. – Если хотите продолжить спать на перине, милости просим на улицу. Дыра в ней небольшая, но один недостаток все же есть – слегка повышенная влажность.

– Ничего, сон на пленэре еще никому не вредил, – утешала себя Гала, шаркая мокрыми от воды пантолетами к выходу. – Хорошо, что пятки к старости жесткие стали, а то бы, как пить дать, сожгла.