Жарким летним днем у входа в парикмахерскую на улице Преображенской сидел худощавый мужчина лет сорока пяти. Одет он был в белую рубаху, кожаный жилет, широкие брюки со складками у талии и парусиновые туфли, которые он каждое утро начищал зубным порошком. Густая копна волнистых волос с проседью делала его не только солиднее, но и на пару лишних сантиметров выше, что было немаловажно при его весьма скромном телосложении.
Тонким брусочком шлифовального камня мужчина не спеша водил по режущему полотну ножниц, отглаживая сталь до нужной ему кондиции. Проведя бруском пять-шесть раз, он сначала оценивал качество работы на глаз, а потом брал клочок газеты, мочил его в чашке с водой и делал несколько надрезов на сырой бумаге, проверяя остроту инструмента.
Увидев на противоположной стороне улицы истопника знаменитых бань Исаковича, мужчина прервал свою работу и произнес, обращаясь к нему:
– Доброго вам утра, уважаемый Мотл! Буду очень признателен, если вы на минуточку задумаетесь и посчитаете совсем приблизительное количество помывочных мест, находящихся в использовании в настоящее время. Нет, я не настаиваю, но буду рад тому, что меня немножко обнадежат. Я должен знать, на что мне сегодня рассчитывать.
– Ждите, Израил, скоро от нас придут к вам, – отрапортовал истопник, вытирая руки о грязный фартук. – Даже номера заняты.
– Те, что по двадцать пять копеек или за семьдесят пять?
– Да отчепитесь вы от меня. Не мое это дело в билеты подглядывать. Билет – он не женщина, чего на него зенки лупить? С меня спросу мало, лишь бы пар в бане хороший был да в бассейнах вода подогретая.
– Вот и спасибо, уважаемый Мотл. Вы поговорили со мной пару слов, а мне уже забот на целый день.
После разговора Израил быстро встал, стряхнул с коротких брюк наждачную пыль, привычным движением закрепил ножницы в прорези жилета и скрылся в помещении. Он знал, что не позднее чем через полчаса из бани выйдет первый клиент и наверняка зайдет к нему побриться или сделать стрижку.
* * *
Уже много лет он работал на этой улице и каждый день благодарил Бога за милость и любовь, которую Он когда-то проявил к его семье, позволив родителям почти даром купить салон у сбегающего от большевиков хозяина. Обучившись парикмахерскому делу, Изя перенял семейный бизнес и, не успев сделать пару стрижек, с ним мудро расстался, передав в руки советской власти честно приобретенное имущество. Его поступок был оценен руководством города по достоинству, а за сей щедрый, а главное, пролетарский жест ему было разрешено работать в родных стенах на должности заведующего вплоть до ухода на фронт. Провоевав почти четыре года, он получил ранение в грудь, был прооперирован и по инвалидности комиссован из армии. Когда Одессу освободили от фашистов, фронтовик вернулся в родной город живой, почти здоровый и с двумя медалями на груди.
Первое, что он сделал по возвращении домой, – попросил у соседей лопату и направился к старому платану, чтобы откопать ящик с дорогим ему во всех отношениях инструментом, предусмотрительно спрятанным перед уходом на фронт. Самой большой ценностью в тайнике были марсельские щипцы, а также филировочные ножницы, которые по тем временам стоили огромных денег и попадали в Одессу из Америки лишь контрабандным путем.
Постижерный инструмент, состоящий из деревянных болванок для париков, тресбанка, кард и крючков для тамбуровки, он спрятал на чердаке дома. Зная, что конопляная парусина почти не пропускает влагу, он обмотал ей каждый предмет и аккуратно закопал под толстым слоем чердачного шлака. Собрав имущество, Изя любовно окинул его взглядом и, протерев все влажной тряпочкой, решил завтра же приступить к работе. Наш герой не был коммерсантом, но прекрасно разбирался в людях и понимал, что через неделю-другую у него не будет отбоя от клиентов. Война войной, а женщинам всегда хочется быть красивыми.
В первый же день после открытия парикмахерской Лиза Шпигельглас проходила мимо и увидела, как какой-то мужчина, до боли напоминающий мастера женских причесок Израила Шермана, аккуратно раскладывает на столике инструмент. Она приостановилась, заглянула сначала в окно и, убедившись, что это не кто иной, как маг и чародей парикмахерского дела, не зашла, а буквально влетела в салон, захлебываясь от радости и открывающихся перед ней перспектив.
Увидев Лизу, Израил вознес руки к небу и поблагодарил Бога за милость. Он знал совершенно точно, что через несколько часов после ее ухода вся Одесса будет знать об открытии салона. Вознесенную благодарность к Богу Лиза приняла на свой счет и, как в довоенные годы, протянула руку для поцелуя.
– Мадам Шпигельглас, вы ангел! Вижу, вижу, что во время моего отсутствия вашей хорошенькой головки не касалась рука настоящего мастера. Выпьем чашку чая или сразу сделаем шаг навстречу красоте?
Губы Елизаветы в ту же секунду расплылись в улыбке, и она уселась в откидное кожаное кресло, чудом уцелевшее от бомбежек на чердаке дома.
– С какой прической мадам желает видеть себя сегодня? – поинтересовался Израил. – Как и до войны? Я вас понимаю. Красоту еще никто не отменял. Волосы – это единственное богатство женщины, не зависящее от войн и кризисов мировой экономики. Значит, как и раньше: делаем прямой пробор и по бокам коки.
