И вянут розы в зной январский - [115]

– А я думал, Отто решил меня разыграть на старости лет. Значит, будешь работать?

– Буду.

Он глубоко вздохнул и, опершись на стол обеими пятернями, с усилием поднялся. Вспомнился дед, который до самой смерти оставался поджарым и колесил на своем «пауке» по всему побережью. А сам он – неужели в старости он будет таким вот немощным?

– Никогда я не мог тебя раскусить, – хмуро сказал отец. – Чего ты хотел, к чему стремился… Боб, тот весь был как на ладони. Вот, кстати, прислал сегодня, глянь. Феба, красавица…

В конверте лежало письмо, написанное колоссальным, как поступь слона, почерком брата, и студийная фотография, с которой смотрела темноволосая щекастая девочка в кружевом воротнике. За год мало что изменилось: она была все так же похожа на цыганистую, смуглую Мюриель.

– Мои будут лучше, – сказал Джеффри. – Извини, у меня дел по горло…

Пожалуй, для одного дня изумленных взглядов было достаточно. Он приготовился к допросам и нотациям, но отец как-то сразу сдался и только рукой махнул. Он выглядел усталым. Видимо, не только Ванесса не спала в эту ночь, и мысль об этом рождала внутри что-то полузабытое и неудобное, похожее на чувство вины.

Город тонул в лете – душном, пыльном – и дьявольски ясное небо, чуть припорошенное пеплом, не давало надежд на спасение. Сейчас надо быть у моря, в Сент-Килде – где, между прочим, у них есть дом. Хороший каменный дом, купленный дедом в тот год, когда он отошел от дел. До сих пор отчетливо помнились воскресные визиты к ним. Бабушка, уже полуслепая, гладила его по голове невесомой костистой рукой и возвращалась за прялку. Ей не нужно было видеть: пальцы сами знали свою работу. И все время она пела, качая педаль, – пела ради ритма, одни и те же монотонные, скорбные песни на чужом языке. Мелодия словно бы вплеталась в нить, и Джеффри думал, что тот, кто наденет на себя одежду из спряденной шерсти, сможет опять услышать эту музыку.

Официантка в «Кристалле» нескрываемо удивилась его раннему визиту; сам же он был поглощен теперь мыслями о дедовом наследстве. Конечно, Боб имеет на него куда больше прав. Но зачем ему, живущему за границей, этот дом? Сдавать внаем, как сейчас? Продать? Нет уж, родовому гнезду найдется применение получше. Оно, кажется, невелико: четыре спальни наверху, шесть акров земли в общей сложности; но зато – длинная каменная галерея, обращенная к морю. На первые несколько лет вполне хватит, а потом можно и достроить. Осталось как-то заполучить этот дом – сущая безделица для того, кто сегодня справился с задачей посложней. С невыполнимой задачей.

40. Каррум

Могла ли она предположить год назад, что будет встречать свой самый важный, двадцать первый день рождения на пустынном морском берегу? Могла ли мечтать – нет, не о свободе и независимости, а всего лишь о пикнике, который устроят в ее честь друзья? Весело постукивал в зарослях топор – это мужчины рубили колышки для палаток; соленый ветер ерошил кроны деревьев, густые, как собачья шерсть; и отсюда, с этого берега, день ее ушедшего двадцатилетия казался еще более печальным. Агата забыла тогда прислать открытку: мистер Клиффорд в невыносимых муках доживал последние недели. Миссис Фоссетт произнесла за обедом церемонную поздравительную речь, а отец – в этом не было сомнений – подсчитывал, сколько лет исполнилось бы сейчас Адриану. Хотелось крикнуть: «Посмотри же на меня! Я твоя дочь!», но она лишь повторяла, как заведенная: «Спасибо. Спасибо».

– Пойдем к реке, – Ванесса махнула ей рукой. – Они еще долго будут возиться.

Был отлив, и море поблескивало где-то вдалеке, за широкой полосой пляжа. Слева темнели, теряясь в дымке, далекие очертания полуострова Морнингтон, огибающего залив. Дни по-прежнему стояли жаркие, но здесь, за городом, это не приносило страданий; напротив, приятно было думать о воде, в которую ей предстояло – впервые в жизни – окунуться. Миновав станцию, они вышли к устью тихой бирюзовой реки. Два узких деревянных моста соединяли ее песчаные берега: один для поездов, другой для пешеходов и экипажей. Одинокий рыбак неподвижно стоял у перил, подперев голову рукой.

– У тебя кровь, – сказала Ванесса.

Делия тронула ухо – ранки саднили все сильнее: должно быть, от морского воздуха – и растерла капельку крови между пальцами.

– Ничего, скоро заживет.

Ванесса помедлила, подбирая слова. С самого полудня – с того момента, когда Делия присоединилась к компании на вокзале – они впервые были вдвоем.

– Значит, он это серьезно? Он прямо тебе сказал?

Делия покачала головой. Два гладких камешка, оправленных в золото, оттягивали мочки, и это было необычно, радостно и немного больно.

– Прямо не говорил. Но я это чувствую, как будто между строк читаю.

Заметив недоверие в глазах Ванессы, она добавила:

– Ты зря так плохо думаешь о нем. Мне раньше тоже казалось… Но все это только видимость, понимаешь? Агата говорила, что такие люди легко обманывают и предают, а сама совсем его не знала. Он ни разу меня не обидел. Он чуткий, а такие люди не бывают плохими.

Делия пожалела, что нельзя рассказать ей о сегодняшнем утре: слишком личными, драгоценными были эти переживания. В первый миг, увидев на столе свечу и толстую иголку, она испугалась. Но Джеффри сказал: «Ты мне веришь?», и она, тут же успокоившись, без колебаний отдала себя в его руки, как уже сделала однажды. Разве можно объяснить это чувство тому, кто его