И восстанет мгла. Восьмидесятые - [15]

Шрифт
Интервал

Гоша утер моряцкой дланью хмельную слезу, предательски потекшую из начавшего подергиваться правого глаза, махнул рукой, молча налил сам себе полстакана и выпил залпом, не закусывая.

— Меня отец до шестнадцати ремнем порол, штаны снимать заставлял. Я знаю, что это такое, — хмуро ответствовал Панаров, вспоминая и глядя в пустоту перед собой. — Бил ни за что — я вообще не понимал причины… Да и мать лупил. Пока я не взбрыкнул — послал его и ушел к друзьям… Я себе давно сказал, что на сына сроду в жизни руки не подниму.

В тот же вечер история с нарядом милиции повторилась, и дядя Гоша заново отправился на пятнадцать суток под арест.

Алеша не сознавал, что подчас манипулирует друзьями. Просто, когда он видел в руках у Павлушки новенький самосвал, трактор, экскаватор либо танк, ему жутко хотелось подержать их в своих: покрутить колесики, гусеницы, рычаги — и он на ходу измысливал сюжет игры, где оба приятеля получали главные роли, переживали разные приключения, выполняли массу заданий, одолевали преграды и побеждали врагов. Но с другими игрушками — благо у Павлушки их хватало. Стать героем вымышленной истории было намного занимательнее, чем катать туда-сюда по песочнице новый грузовик, да и не совсем уж новый — подаренный дня два тому назад.

В обмен на интерес к свежевыдуманному сюжету ребята и жертвовали Алеше приглянувшиеся ему машинки.

В детсаду Панаров не дозволял себе даже этого — его бы там и слушать никто не стал. Дети из простых рабочих семей не были, как и он, избалованы обилием игрушек дома. Они безошибочно определяли новые и лучшие, быстро распределяя их в стае почти без ссор, зная из опыта, кто из них агрессивнее, наглее, сильнее и умеет сделать больно, не попадаясь на глаза воспитательнице.

Алеша молча довольствовался в саду тем, что не интересовало остальных сорванцов. Придумать историю и играть в нее мыслимо и в одиночестве — с самой бесхитростной маленькой машинкой, даже сломанной и без колес.

Он жил в двух мирах, одного из которых — реального, приносившего пока лишь страдания и разочарования — остерегался касаться без надобности, чтобы не привлекать к себе внимания чуждых ему сил, неписаных канонов поведения в стае, ненужной ему возни за обладание.

В другом мире — идеальном — он чувствовал себя куда привольнее и был свободным творцом.

Глава 12

Месяц Юноны в Бахметьевске слыл ненадежным месяцем. Бывало, уже в мае начиналась несносная жара за тридцать: ни единого облачка, золотое горячее солнце немилосердно палило вовсю, в считанные дни нагревало стоячую темную воду в пруду, и можно было купаться; на вишне бирюзовой россыпью виднелась округлая завязь, обещавшая богатый урожай; иссохшие за день грядки с шипением впитывали десятки ведер живительной влаги при вечерней поливке, и Алешина мама уверенно высаживала из ставшего тесным парника в открытый грунт разросшиеся кудрявые кусты помидоров, вливая в каждую ямку по два ковшика настоявшегося в бадейке разведенного коровьего навоза. Алеша, в майке и шортах, с ведерком и железным совком в руках охотился за свежими лепешками, без труда находя их в густой траве: стадо коров возвращалось с выгона одной и той же дорогой, Панаровским порядком, полюбившимся пастухам своей шириной — метров двадцать от изгородей палисадников до асфальтированной дороги, зыбко серевшей под сонным знойным маревом на высокой насыпи.

Но порой вдруг под вечер налетал острыми порывами не по-летнему студеный, сквозной, пронизывающий ветер, всколыхнув листву тополей и вязов на обочине, откуда-то слева, с северо-востока, наползали тяжелые аметистово-лиловые тучи, повисали низко, почти касаясь крыш насупившихся двухэтажек, обволакивали все небо — и беззвездной ночью высыпал мокрый снег, покрывая вымокшую землю плотным белым слоем, из-под которого не видно было травы. Урожая лишались начисто всего за несколько часов — под утро, со стужей и инеем.

Заморозки случались в июне регулярно, убивая напрочь вроде бы уже созревшую завязь с последними выцветшими и опадающими лепестками на печально повисавших ветвях плодовых деревьев. Дымовые костры, наспех разводившиеся в саду Панаровым, делу не помогали. Древняя италийская Помона, вкушая едкий, серый, стелящийся понизу дым жертвоприношений, будь не снисходила к просьбам смертных или оставалась бессильна против бездонно русских морозов — все вымерзало на корню безвозвратно.

Случалось, Алешу неделями рядили бодрым от холода ненастным утром в осеннее пальтишко и напяливали теплую шапку с нелепыми завязками, чтобы не простудился по дороге в детсад.

Исконное, надежное лето приходило лишь в июле. Но в это время сад закрывался на два месяца — оставались открытыми лишь ясли, и многие родители должны были как-то решать, куда девать детей постарше. Отпуск ведь — всего на месяц, да и никогда, чтобы целиком — летом. Половину нужно было отгулять в другое время года. И на две летние недели следовало еще дождаться своей очереди: все стремились отдохнуть от будней в сезон.

Надежда решилась отправить старшего к матери, в родную Пелагеевку, что километрах в пятнадцати от города. Отец ее отдал богу душу, когда Алеше было всего два года. В памяти мальчика сохранилась лишь телега с сидящим впереди, спиной к нему, сутулым мужчиной в бушлате с вожжами в руках — лица дедушки он не запомнил.


Рекомендуем почитать
С высоты птичьего полета

1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.


Терпеливый Арсений

«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».


От рассвета до заката

В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.


Жук, что ел жуков

Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.