И век и миг... - [17]

Вот здесь, за пазухой моей.

Я — чрезвычайней всех послов

И с вами говорю со слов

Не только наших — ваших всех,

Кто под траву ушёл, под снег,

Ушёл за всех живущих вас.

Я двадцать миллионов раз

Там, в полосе военных лет,

Убит.

А это, президент,

Не просто цифра в семь нулей.

Представьте в памяти своей —

За миллионом миллион —

Всех тех, кто был испепелён,

Расстрелян иль ушёл ко дну…

Представьте всех по одному,

Не в общем свете бытия,

А как своё в момент бритья

Лицо,

И где-то за лицом

Себя представьте мертвецом

Все двадцать миллионов раз.

Представьте: землю рвёт фугас.

Не чью-то там, а вашу,

Здесь,

И кровь течёт фронтально, взрезь.

Ни чья-то там, ни где-то там,

А тут, по этим вот цветам,

Течёт и вдоль и поперёк…

Представьте: Хьюстон и Нью-Йорк

Лежат в руинах, как тогда

Лежали наши города,

Не два — а сотни городов.

Представьте: миллионы вдов,

Как муж,

Как детям их — отец…

И перестаньте ж наконец

Перед лицом моей страны

Махать во имя Сатаны

Ракетно-ядерным крестом…

Я не один прошу о том.

То — просьба всех корней и губ:

Квадрат огня, теперь он — куб,

Теперь он больше, чем сама

Земля,

И больше, чем с ума

Сойти — сойти за ту черту,

Где бездна ловит пустоту,

Где шар земной как не земной,

Не шар, а череп под луной,

Как с плеч, летит сквозь чёрный ад.

То просьба ваших же солдат,

Тех, что в Европе полегли

От родины своей вдали.

Внемлите им как президент.

А сон ли это или нет? —

Судите сами. Мне пора».

7

Играет в парке детвора.

Шумит листвой зелёный вал,

А он стоит, как и стоял,

Тот славной памяти солдат

Из бронзы с головы до пят,

В деснице — молния меча,

Девчонка та же — у плеча,

И небо вечности у глаз.

Есть, есть он, двадцать пятый час.

УБИЛ ОХОТНИК ЖУРАВЛЯ

1

Как эхо выстрела — в поля,

За кругом круг:

— Убил охотник журавля! —

Разнёсся слух.

— Убил!.. Убил!.. — весь небосвод

Кричал о том.

А как убил, охотник тот

Уже потом

Всё рассказал.

Он говорил

Не как всегда,

А всё курил, курил, курил,

Как ждал суда.

В дыму повинные слова —

Картуз, пиджак…

— Ведь надо ж так, Лексаныч, а?

Ведь надо ж так.

Убил!

За что, не знаю сам,

Сорвал с крыла,

А он и сердцу и глазам

Родней орла

И ближе памятью своей.

Не прав — поправь.

Артист, конечно, соловей,

А он, журавль,

Трубач!

Окликнет с высоты,

С макушки дня —

И вдруг почудится, что ты

Свояк, родня

Всему, что есть. И эта грусть

Не потому ль,

Что ты однажды пал за Русь

От стрел, от пуль

И вот опять поднялся вдруг

К труду, к добру…

Ведь вот какая сила, друг,

В его «кру-кру».

2

А я ударил по нему.

Ведь надо ж так,

Себе ж, выходит, самому

Первейший враг.

Навскид ударил, не с плеча,

А так — с руки,

Не понарошку, сгоряча —

И всё ж таки…

И всё ж таки вот где-то тут

Болит с тех пор,

Как будто сам себя на суд,

Под приговор

Веду по совести своей

Один,

Молчком,

Веду…

А он, зелёный змей,

Бочком-бочком, ко мне

И так вот на ушко:

«Мужчиной будь.

Нашёл кого жалеть, Сашко.

Заспи, забудь.

А коль заклинило — расклинь

Тут, у стола —

Налей давай и опрокинь.

И все дела.

А гроши есть — по новой вжарь:

Дымись, косей!

Ты царь, скажи, или не царь

Природы всей?

А раз уж царь, тогда являй

Себя всего.

Ну, снял, ну, срезал журавля,

И что с того?

Так есть, так было испокон:

Я в корень зрю.

Закон? А что тебе закон!

Тебе!

Царю!

Счихнуть — и боле ничего.

Всем задом сесть…

Была б жратва и ряшка — во!

А совесть, честь

Тебе, царю, зачем, скажи?

На кой?

На что?

Ты лучше встань и закажи

Ещё по сто…»

И так — ты веришь — день за днём

В нутро мне лез,

Гноил меня гнилым огнём,

Как хворью лес.

Чуть оклемаешься:

«Пошли, —

Опять он тут, —

Жена? Да ты её пошли

Туда, в закут,

Как подобает мужику,

Тебе, главе,

Пошли, а сам кути, шикуй,

Ночуй в траве.

А с ночи встал — опять налей.

Не всклень, так взрезь…»

И вот уж, чую, на нуле

И сам я весь,

Шагнул в болото — и не всплыл.

Завяз на дне.

3

А знал бы ты, каким я был

Там, на войне.

Из «дегтяря», из пушки мог,

Из ПТР.

Жёг «фердинандов», «тигров» жёг,

Жёг и «пантер».

Мог по долинам, по горам

Ползком — броском…

А так за что бы нам сто грамм

Давал нарком?

Давал — солдат ли,

Офицер,

С наградой — без.

С одним условьем: был бы цел

И чтоб в обрез,

Ни грамма лишку — всем по сто,

На фронт, на цепь…

Приказ — гроза!

Ну, разве что

Какой рецепт

По слову доктора… Но чтоб

Как дурь велит?

Тут старшина осадит: стоп!

И замполит

Заглянет в душу, как отец

Родной тебе:

«Ты ж Красной армии боец…»

И — нет ЧП,

Нет образины — образ есть

Твой

И страны,

Есть гнев святой — не злая месть.

А с тем с войны

Мы и пришли в простом хэбэ,

В рябой кирзе.

Пришли не сами по себе,

С победой все.

Пришли от всех военных вех,

Столиц и сёл,

Великой памятью о тех,

Кто не пришёл.

И не за тем, чтоб на миру

Похвастать, нет.

Пришли с добром служить добру.

Вот наш завет:

Мир всем,

Не только нам и — вам

На жизнь, на труд…

И кто постарше — по домам,

В Союз.

А тут…

4

А тут, с какой ты стороны

Не глянь с колёс,

Сплошной ожог на полстраны

Дотла, до слёз.

Бетон в разлом,

В размол — стекло,

Пустырь нагой…

Куда-то золото текло,

А к нам — огонь,

Огонь с ноги,

С колёс,

С крыла —

Из-за креста,

Чтоб ни двора и ни кола,

Чтоб ни куста…

Огонь с ремня,

С пупка,

С плеча,

Сквозь грохот — свист…

Его со всей Европы, чай,

Сгорнул фашист,

Сгорнул и клиньями — марш, марш! —

За танком танк —

На нас!

А тут уж встал и наш

Огонь. И так

Из боя в бой,

День изо дня

Из года в год —

Сходились, бились два огня:

Чья чью возьмёт?!