И так же падал снег - [27]

Чтобы не таскать туда сюда игровые причиндалы, молотки, шары и воротца укладывались в длинный ящик, который после игры заносили в сарай к Герману…

Когда мы прибежали на сигнал ракеты, Герман уже вытащил из сарая крокетный ящик — и мы начали его разбирать. Надо было прикинуть, где какие воротца поставить, и Витька сунул мне в руки проволочные стоячки:

— Д-давай с-соображай!..

Подбежала Тамарка, выхватила из ящика деревянный расписной молоток и, вскинув его на плечо, запела:

Ночка темна,

Комарики кусают,

А царь с царицей

По садику гуляют…

Витька Титов покосился на нее, но ничего не сказал, занятый вместе со мной маркировкой: с двух сторон надо было поставить ворота — и так, чтоб они глядели друг на друга по прямой линии. Мы старались напасть на след, который должен был остаться от прошлой игры, и пристально разглядывали земляную площадку с отметинами от проволочных острых ножек, а Тамарка продолжала:

Царь уехал за границу,

А царица в Ленинград.

Царь посеял там пшеницу,

А царица виноград.

— Глупая песня, — сказал Салаватка. — Кто царицу пустит в Ленинград? Никто не пустит!

— А это — не песня, — ответила Тамарка.

— Не песня? — удивился Салаватка. — А зачем поешь?

— Это — считалка, — сказала она и начала с самого начала, указывая пальцем на каждого из нас по очереди: — Ночка тем-на, кома-рики куса-ют…

— Чушь, конечно, — сказал Герман, выйдя из сарая. — Когда был царь, не было Ленинграда, а был Петербург. Это — раз. А потом — виноград где растет?

— На юге, — ответили мы в один голос. — В Крыму!

Но Тамарка все-таки довела свою считалку до конца — и первому начать игру досталось Салавату: последний слог от «винограда» выпал на него.

— Вот, — засмеялся он. — Хорошо получилось: «град» как раз попал на меня!..

Нежданно-негаданно, в самый разгар игры, появилась на нашей площадке Нюра.

— Ты — чего? — насторожился я.

— Просто так! — сказала она с напускной смелостью. — Посмотреть, чё вы тут делаете…

— В крокет играем.

— Во что?

— В кро-кет! — проскандировал я и посмотрел на Германа, который не сводил глаз с Нюры.

Почувствовав, что ее внимательно разглядывают, она зарделась, но какое-то внутреннее упрямство не позволило ей отступать — и она с отчаянной решительностью прошла мимо площадки к сараю Германа, заглянула в нашу «казарму» и, обернувшись, затараторила:

— Стало быть, вот где ты скрываешься, когда я тебя кричу — не докричусь!..

Вошла под крышу — и я снова услышал ее голос:

— Гляди-кось, какие картины понавешали!.. Кого это боец на штык подхватил?..

Недавно, когда Герман перекрыл наш закуток, мы повесили на стены нашего штаба плакаты, и на одном был изображен красноармеец, поднявший на штык самурая.

Я почувствовал себя неловко перед Германом и ребятами: наш штаб был святая святых, и бросился спасать свою репутацию.

— А ну-ка, выходи! — приказал я Нюре, встав у входа. — Посторонним сюда нельзя!..

— А я, чай, не сторонняя, — сказала Нюра. — Я же в вашем доме живу.

— Много тут живет народу, — проговорил я. — А вход в штаб только красноармейцам!

— Да рази вы красноармейцы?

— Красноармейцы! — твердо стоял я на своем.

— Да вы, чай, невзаправдашние.

— Ну, вот, разговорилась! — я посмотрел на Германа, пытаясь заручиться его поддержкой, но он словно не слышал меня, с откровенным любопытством поглядывая на нежданную гостью.

Замолчав, я тоже посмотрел на Нюру: что в ней такого он нашел?.. И к своему удивлению обнаружил, что у Нюры — большие карие глаза и длинные черные ресницы. Платье на ней новое, и туфли на каблуке.

«Вот принарядилась! Зачем это ей?..»

Мне стало неловко за нее, и я вышел из штаба.

— Са-мо-лет! — крикнул Салават и, оставив игру, полез на крышу сарая.

За ним — Витька Титов, Володька-маленький, Тамарка…

Тамарка с ящика забралась на дверь, но не в силах подтянуться выше, крикнула мне, чтоб я ей помог, подтолкнул снизу, а я не знал, как к ней подступиться: мешали сиреневые рейтузы, которые виднелись из-под юбки, и было неловко глядеть на обтянутый ими круглый девчоночный зад.

— Слезай! — крикнул я. — Все равно ничего не увидишь.

— «У-два» летит! — сообщил Салаватка с крыши. — Сюда летит!

— Где? Где? — задрала голову Нюра, слыша приближающийся рокот мотора.

— А вон! — сказал Герман, ловко подхватил ее под мышки, поднял над собой.

— Ой! — вскрикнула она от неожиданности и с радостью сообщила: — Вижу! Летит, похож на стрекозу…

Самолет пролетел над нашим домом, скрылся из глаз, а Герман все еще держал Нюру на вытянутых руках, не опуская на землю, и она не противилась, поглядывая вверх, в небо, где все уже утихло и безмятежно плыли кучевые облака…

— Эт-то еще что такое?! — услышали мы окрик Таисьи, сестры Германа, которая шла к нам быстрым, решительным шагом от своего крыльца.

Герман опустил наземь Нюру и, не желая объясняться с сестрой, которая взяла в доме всю власть, направился в сарай и захлопнул за собой дверь.

Но Таисья не успокоилась — и громко, чтоб слышали все, проговорила:

— Еще с прислугами не цацкался!

От этих слов Нюру словно отбросило взрывной волной, она прислонилась к стене сарая, потом скользнула за угол и побежала, через двор к нашей лестнице.

— Она — не прислуга! — сказал я, подступив к Таисье. — Она — сирота, если хотите знать!..