И так же падал снег - [116]

Слова: «Филимонов — это понятно», — о многом говорят. Виктор Петрович Филимонов известен в Челнах с семидесятого года, его дома узнают, называют филимоновскими. Присвоение ему звания Героя Социалистического Труда было ожидаемо людьми и встречено с горячим одобрением.

А для бригады он — Петрович, истинный наставник молодежи. Еще до того, как наставничество приняло широкий размах в стране, он говорил: «Бригадир и есть первый наставник молодых. Кто же еще?» Многие, кто работал с ним монтажником, а потом вырос до бригадира, мастера, прораба, называют Виктора Петровича своим крестным отцом.

Филимонов известен челнинцам и как талантливый организатор производства, и как общественный деятель: член Центральной ревизионной комиссии КПСС, член бюро городского комитета партии, депутат городского Совета, человек широкой и отзывчивой души.

И чего греха таить — мне лестно, что одним из первых журналистов я «отыскал» Виктора Петровича Филимонова на высоте и написал о нем.

Новый город Набережные Челны, который возводит Филимонов со своими товарищами, не похож на другие города, вставшие над землей в последнее десятилетие, в нем есть что-то свое, особенное: он вырос на полигоне КамАЗа, где ярко проявила себя научно-техническая революция. Огни города камазовцев горят на ее крутой орбите.

ДВЕ ВЕРОНИКИ

Снег пролежал здесь до самой весны и подсвечивал нам с земли, обозначая узкую тропу, по которой мы поднимались вверх по косогору. Тишина, от которой закладывало уши, и этот какой-то стародавний снег напомнили мне далекую от теперешних дней пору, когда до Набережных Челнов мы добирались «на перекладных» — то на попутных санях, то на тракторе, а по редкой, счастливой случайности — на «козлике» командированного от центра ответственного товарища. От ближайшей железнодорожной станции было верст шестьдесят и надо было трястись целый день по обледенелой колее разбитой и неухоженной дороги.

Это уж потом расчистили на окраине Челнов посадочную площадку для «АН-2», сколотили посреди широкого поля теплушку, сложили «голландскую» печку, возле которой мог согреться народ — в ожидании, когда откроется окошечко кассы и дежурный объявит, что рейсовый самолет вылетел из Казани.

Но и тогда чаще всего, потоптавшись у окошечка, люди возвращались восвояси, махнув рукой на эту воздушную линию, что каждый раз рвется, чуть только дунет прикамский, неподвластный расписанию ветерок. Проще было и привычнее ехать попутными — через Елабугу на Можгу, а оттуда — надежным поездом — в любой конец света.

Теперь все это позади — далекое прошлое райцентра, и в Набережные Челны, которые вырвались из глухой безвестности на орбиту всеобщего внимания, летают реактивные самолеты. Время нахождения в воздухе — 35 минут! От нового аэропорта «Бегишево» рейсовые автобусы доставят вас и в Нижнекамск — город химиков, и в Набережные Челны…

Мы поднялись к новым кварталам пятиэтажных домов, над которыми — до самых звезд — висела вечерняя мартовская мгла, а по ней, куда ни глянь, чертили светлые дуги огни подъемных кранов — словно спутники, пересекающие низкие неяркие звезды.

Вероника шла впереди крупным уверенным шагом, как человек, хорошо знакомый с местностью, от гостиницы вела меня мимо длинного забора, оградившего новую строительную площадку. Мы выбрались на гору черной земли и остановились.

— Смотрите, как здесь строят дом! Ни шума, ни грохота…

С четырех углов площадки горели фары прожекторов и над прямоугольной коробкой стен, с темным провалом внутри, светила, не мигая, «луна» подъемного крана. Тени каменщиков неслышно передвигались по краю стены, взмывал на стреле крана кирпич, уложенный стопкой в поддоманик, и плавно опускался на площадку. Казалось, здесь выкладывают стену дома, боясь спугнуть устоявшуюся тишину городской окраины.

Мы повернули в сторону проспекта Гидростроителей, вышли на улицу, у которой не было еще названия, а был только порядковый номер строительного квартала, и справа, на проспекте, неожиданно вспыхнул свет: зажглись высокие светильники. Сквозь уличный пролет стали видны высокие здания проспекта и люди, спешащие к кинотеатру «Чулпан»…

Обойдя строительный мусор, обрывки кабеля и сваленные доски, мы подошли к третьему подъезду длинного пятиэтажного здания, поднялись на площадку второго этажа. Вероника два раза стукнула в дверь и тут же ее отворила:

— Здесь никогда не запираются.

В темной прихожей нас встретила молодая женщина. Я представился ей, назвал себя.

— Вероника, — подала она руку. — Снимайте пальто и вешайте сюда…

— Вероника? — переспросил я.

— Да, две Вероники в одной комнате. Вероника-большая, — она кивнула на мою спутницу, — и… вот я.

Когда мы переступили порог комнаты, со стула поднялся лысеющий молодой человек и тактично выжидал, когда хозяйка нас представит.

Мягкий свет настенного бра падал на журнальный столик, отрезав полукружьем стопку книг, а на противоположной стене, над кроватью, висела репродукция с картины Поленова «Московский дворик». Тихая окраина Москвы, задворки, освещенные летним солнцем, безмятежный покой… Прошлый век.

Иногда предметы бывают красноречивее слов — и я понял, что в этот тесный уголок, где уместилась только кровать, столик и два стула, перенесен тот мир, откуда явилась эта стройная, худенькая женщина с грустными глазами. Таких любили изображать на полотне наши русские художники, запечатлев черты женской одухотворенности и неброской красоты.