И сто смертей - [42]

— Ага, буржуазно-фашистская! — злорадно воскликнул старик с дребезжащим голосом и прищелкнул пальцами.

— У них там были помещики и фабриканты, а жандармы и солдаты подавляли трудовой народ, — опорожнил до конца закрома своих знаний подумавший тем временем умник.

— И попы! — крикнул другой парнишка. — Ты знаешь, как у них там в Печорском монастыре попы и монахи живут? Тебе и во сне не снилось! Едят сплошные булки с маслом!

— В девятнадцатом году, когда эстонцы Псков взяли, поставили у власти Булак-Балаховича. Вот уж и вешал и драл! — прокомментировал старик с дребезжащим голосом.

— Эстония уже давно союзная республика Советского Союза, — попытался Яан восстановить правду.

— Э-ээ, да кто вас знает, что вы там на самом деле… — покачал головой старик.

Другой бородач, который все время молчал и с прищуром поглядывал из угла на Яана и шофера, тоже подал голос.

— А эти диверсанты хи-итрые бестии… — протянул он фальцетом. — Стараются тебя вокруг пальца обвести. Откуда нам знать, что тут правда? Сказать можно все, сказать и то можно, чего на свете и в помине нет…

Тут решил вступить в разговор и третий бородач, он подошел, растопырив ноги, встал перед Яаном и приставил ружье к ноге.

— Скажи-ка ты мне, милок, почем был в двадцать девятом году в Печорах на базаре пуд ржи? Ежели ты из Эстонии, должон знать.

Он победно огляделся и объявил:

— У меня в двадцать девятом племяш из Изборска гостил, он говорил. Первое, что он мне сказал, так на всю жизнь и врезалось. Пусть теперь он скажет, так я сразу узнаю, правда или нет!

Яан пожал плечами:

— Я в Печорах никогда на базаре не бывал, откуда мне знать.

— Должон знать, — заявил звонкоголосый старик.

— Эстония — это не одни Печоры, — пытался возразить Яан, но сам почувствовал, что звучит это не очень убедительно. Недоверие росло.

Яан с грустью думал о том, что время безнадежно уходит. В дивизии его уже давно ждут, никакой другой связи с полком у них нет, а у него из-за дурацкой случайности пропадает час за часом.

— Послушайте, люди, — вновь заговорил он. — Если вам самим не разобраться, так позовите какое-нибудь начальство. У нас нет времени просиживать здесь всю ночь, мы на службе. Позвоните по телефону или дайте я сам позвоню!

Федор приставил ружье к столу и покачал головой:

— Звонить нельзя, у нас ночью станция не работает. Ночью диверсанту ничего не стоит подслушать — заберется себе в темноте на столб, подсоединит две проволочки и знай себе слушает, никто его не видит, никто не знает. Телефонная станция будет работать, когда рассветет.

— Но ведь что-то надо делать! Пошлите тогда кого- нибудь на лошади куда-нибудь, где есть милиция или воинское начальство. Вы понимаете, я офицер связи, у меня с собой донесение из полка в штаб дивизии, если оно вовремя не будет передано, черт знает что может произойти! Дивизия может проиграть бой. Понимаете, офицер связи — это как посыльный, который обязан быстро прибыть на место!

Лицо старика с писклявым голосом расплылось в улыбке.

— Во-во, — заквохтал он. — Когда я был на империалистической, то пришлось одно время тоже посыльным быть, только и знал: так точно, ваше благородие, и пошел шастать из роты в батальон, пока под Сандомиром не получил пулю дум-дум…

— Это когда было! — сказал умный, со значками, парнишка с превосходством всезнайки. — У нас в Красной Армии знаешь какая связь! По радио! У нас могут держать связь даже с Северным полюсом. Когда экспедиция Папанина дрейфовала на льдине, тогда Кренкель каждый день держал связь с Москвой, я сам читал!

Яан почувствовал, как направленные на него взгляды снова стали подозрительными.

— Послать некого, — рассудительно произнес Федор, словно бы отвечая на предложение Яана. — Бойцы охранного отряда все при деле. Кто на посту, а нам вот вас караулить надо.

— Никуда мы не денемся, пусть кто-нибудь из парней пойдет, — попытался Яан снова подтолкнуть ход событий.

Федор долгим взглядом посмотрел на него и ничего не сказал. На ощупь свернул козью ножку и прикурил сверху от лампы.

— Пешком далеко, а лошадь ночью из колхозной конюшни не получишь, — заметил он наконец.

Теперь шофер полез в карман за куревом. Парнишка со значком ворошиловского стрелка на всякий случай оторвал от пола приклад ружья. Увидев в руках у шофера пачку папирос, он снова тихо опустил мелкокалиберку на пол, так, чтобы никто не заметил. Шофер расправил смятую пачку и достал оттуда папиросу «Беломор».

— Ты гляди, папиросы-то нашенские, — задумчиво произнес тонкоголосый ветеран войны.

— Диверсантам нарочно дают с собой наше снаряжение, чтобы усыпить бдительность, — поучающе сказал настырный значкист. — И целые пачки фальшивых денег, чтобы купить из кооператива все, что им нужно.

Яан почувствовал, как ему стало неуютно. Не хватало еще, чтобы им обыск устроили! В кармане у него лежала почти что нетронутая двухмесячная зарплата, которую он взял с собой. Потратить ее было не на что. Вполне достаточно, чтобы сойти за диверсанта, описанного этим мудрым подростком!

— Машина у них не наша, — второй бдительный подросток счел теперь нужным поведать о своих наблюдениях. — И еще как ловко сделано. Написано «Орел», только буква «л» у них по ошибке немецкая поставлена. Видно, перепутали. Они того не знают, что у нас не выпускают машин под названием «Орел», у нас делают «эмки» и «ЗИСы».